И я все это вижу на выступлениях, вижу, как люди отодвигаются, чтобы невысокий человек мог увидеть сцену, или как толпа расступается, чтобы дать проехать инвалидной коляске, или просто вижу, как они делятся бутылкой воды. Мы все помогаем друг другу. Здесь. Сейчас.
Наша компания не понимала, почему она должна платить за то, чтобы наш сайт нормально функционировал. Они считали, что его нужно продвигать, только когда нам нужно было продвигать наш новый альбом, а в остальное время за него можно не платить. Меня это сбивало с толку.
–
Самое главное в артисте, по моему мнению, это связь с людьми. Создание семьи. Семья, с которой ты проводишь все свое время, хочешь ты этого или нет. У нас так было принято, неважно выпускали ли мы альбом или собирались на гастроли или нет.
Я знала, что фанаты счастливы, если ты с ними на форумах, если ты делишься искусством или музыкой с помощью Интернета и сохраняешь связь между людьми. Так работают взаимоотношения. А когда приходит время попросить их купить альбом или билет, неважно… если я была все это время с ними, они поддержат меня.
Укрепление сети – это не то же самое, что и ее расширение. Если начать распространять эту сеть слишком далеко и слишком быстро, то она растянется и порвется, или же она растянется настолько, что не сможет ничего поймать. Казалось, что наша компания не понимала, что наш принцип работы отличается от поп-групп. Нам было интереснее находится с нашим медленно растущим, дружным сообществом чудаков, нежели возглавлять чарты.
Поэтому мы за все платили сами: за разработку дизайна сайта, за форум, за рассылку. Компания попросила доступ к списку рассылок, но я отказала. Я не доверяла им адреса электронных почт моих фанатов. Это были больше, чем просто адреса, – это были отношения.
Я больше ни о чем не просила у них, если дело касалось Интернета.
Отношения с компанией были обречены с самого начала, если подумать об этом сейчас.
Они получали секс. Но они не понимали, что помимо него мне нужна близость.
Я сняла видео на песню Leeds United в Лондоне, на помощь мне пришли сотни волонтеров, которые откликнулись на просьбу в блоге или по рассылке. Они приехали со всех уголков Великобритании в сумасшедших нарядах от Викторианской эпохи до иронических нарядов футбольных хулиганов, и покорно участвовали в стычке с метанием еды, пока я открывала рот под фонограмму и танцевала на сцене. Когда видео монтировалось, мне позвонил один из боссов компании и позвал на встречу в их офисе в Нью-Йорке.
–
–
–
Он рассказал мне, что они беспокоились о моем имидже и что они надеялись вырезать кадры, в которых я казалась толстой.
Сейчас мои отношения с моим телом довольно здравые. Я никогда не страдала от избыточного веса или наоборот. У меня никогда не было проблем с приемом пищи, и я никогда не страдала дисморфией[20]
. Я комфортно чувствую себя в своем теле. Я не брею подмышки и ноги (однако иногда я это делаю, чтобы чувствовать, как мои ноги скользят по чистой простыне, это восхитительно), я привыкла к тому, что люди пялятся на меня. Я сбриваю брови, а потом рисую их обратно[21]. Думается, что мне удалось достичь неплохого уровня самопринятия за долгие годы. Иными словами: я тщеславна. Я до сих пор съеживаюсь, когда вижу в зеркале свой живот после месяца «диеты» на кексах и пиве, который свисает из слишком узких джинсов. Честно: я хотела выглядеть сногсшибательно в этом видео. Но как бы я ни старалась, я не могла согласиться с мнением компании. Те кадры, против которых они выступали, не показались мне ужасными. Они были просто… настоящими. Мне казалось, я выгляжу нормально.Поэтому я отказалась редактировать видео.
Видео вышло с моим «нелицеприятным» животом, и я рассказала обо всем в блоге. Компания посчитала это актом войны, и в каком-то смысле это было правдой. Я в первый раз пожаловалась на компанию публично.