В детстве я не понимала, чем она на самом деле занималась
весь день после того, как закидывала туфли на каблуке в сумку, садилась в автомобиль и терялась в потоке других машин. Всякий раз, когда она пыталась объяснить, в чем состояла ее работа, ее слова для меня превращались в пустой звук.Я некоторое время не звонила маме. Но теперь у меня было, что спросить. Она была мне нужна.
Она говорила ровно два часа, пока я неистово пыталась записать ее рассказы о том, что значило быть одной из нескольких компьютерных программистов женского пола в различных компаниях Бостона в 60-70-е годы. Я налила себе бокал вина. На другом конце провода, на другом конце
страны, моя мама сделала то же самое. Мы впервые всерьез с ней вместе пили. Я слушала ее истории о сексизме, осуждениях и притеснениях.
Она рассказала историю о парне, с которым она работала, его уволили из-за того, что он смотрел слишком много порно на рабочем компьютере.
– В 1970-м?
– Ой, нет-нет-нет. Это было намного позднее, мы тогда работали над «Проблемой 2000 года». К тому времени в Интернете уже появилось порно.
Я поверить не могла, что моя мама только что сказала «порно в Интернете».
Я хотела услышать больше историй.
– В общем, тебе нужно было работать усерднее, чем мужчинам, чтобы тебя не выгнали,
– сказала она как ни в чем не бывало. – И знаешь… тебе нужно было быть идеальной.Меня задело то, как она это сказало.
– Идеальной? В каком смысле?
– Ну, если парень напортачил с работой, то его всегда ждала другая. А женщина? Забудь! Ты бы никогда уже не нашла работу в этом городе. А Бостон был маленьким городком. Нас женщин было совсем немного. Мужчины держались особняком.
Она рассказала мне историю о бухгалтере Джерри, который всегда выплачивал зарплаты фрилансерам-мужчинам вовремя, но задерживал ее зарплату, бесцеремонно объясняя это тем, что у нее «был муж», и тем, что и она не нуждалась в деньгах так, как мужчины. Она несколько месяцев просила его, но он так и не выплачивал ей деньги. Однажды она позвонила ему. «В 06.02,
– сказала она. – Я знала, когда телефонистка уходила домой, в этом случае я могла связаться с ним напрямую». Она сказала: «Привет, Джерри! Мне просто интересно, когда ты уже выплатишь мне деньги! Прошло уже восемь недель». И когда Джерри что-то проворчал насчет того, что он все сделает как можно скорее, моя мать сказала: «Что у тебя сегодня будет на ужин, Джерри?» Джерри ответил: «Прости, что?» Моя мама сказала: «Мне нужны эти деньги, чтобы купить продукты, чтобы накормить семью. Если я не получу свой чек, я приду сегодня к тебе на ужин. И я не люблю семгу. И горох я тоже не люблю». На следующий день чек лежал на ее столе.Я ничего из этого не знала. Но опять же – я никогда не спрашивала. Когда мы заканчивали свой двухчасовой разговор и допивали второй (третий?) бокал вина, она сказала:
– Знаешь, Аманда, меня всегда беспокоила одна вещь. Ты сказала это, когда была подростком.
– О нет. Что бы это ни было, это было что-то не очень хорошее. Я была ужасным подростком, в котором играли гормоны и нигилизм.
– Эм… что?
Она может так спародировать меня в подростковом возрасте, что я захочу спрятаться под стол. В этот раз произошло именно это.
– Ты сказала: «Мам, я настоящий артист. А ты нет».
– О боже.
Потом она добавила более доброжелательно:
– Ты же знаешь себя, Аманда, ты была типичным подростком.
Я содрогнулась, почувствовала напряжение в шее и стиснула зубы, готовая к битве или отступлению.
Она продолжила:
– Но знаешь. Ты говорила: «Я – Артист
… иди к черту, мам! Да что ты знаешь?! Ты же всего лишь компьютерный программист».