Хватка (СИ)

       — Нет, …мам, — Яра потянулась к матери, и Любовь Николаевна, нагнулась к ней, чтобы лучше слышать, — наверное, — прошептала дочь, — они вышли из хода.

       Мать осторожно перевела взгляд в сторону сарая:

       — Из него, — со вздохом подтвердила она эту догадку, — надо было послушать деда. И куда ж эти Пращуры смотрят, чего ж не придавило их там под землей…?

       Фашисты, по какой-то причине устроившие привал у них во дворе, еще минут пять покурили, поболтали, а после вдруг оживились, стали неохотно бросать цигарки и подниматься. Любовь Николаевна осмотрелась: по улице, к дому агронома, в сопровождении рыжего, худого солдата, шёл высокий офицер, а следом, позади них, метрах в ста, двигалась уже целая компания немцев.

       За то время, что они приближались, а после еще разговаривали с караулившими семью Пустовых у калитки, в голове обеспокоенной женщины промелькнули десятки версий того, что же могло привести сюда гитлеровцев. Погрузившись в свои мысли, Любовь Николаевна, закрывавшая собой детей от непрошенных гостей, вдруг услышала, что солдаты как-то вдруг притихли. Обернувшись, женщина вздрогнула. Рядом стоял тот самый высокий офицер.

       — Вы жена агронома, ведь так? — говоря на удивление чисто по-русски, спросил немец. — Любовь Николаевна, правильно? Это ваш дом, ваши дети… Скажите, кто отрыл тот ход у вас за хлевом? Только прошу вас, — стараясь поймать взгляд невольно опускающей лицо женщины, тут же уточнил он, — не нужно меня обманывать. И никого не бойтесь. Пока я буду уверен в том, что вы говорите правду, вам ничего не будет грозить. Но если вы вздумаете врать, мне придется быть жестоким. Итак, я повторяю свой вопрос: кто отрыл этот ход и как давно?

       Побледневшая женщина почувствовала, как страх, поднимаясь откуда-то из живота, начал пережимать ей горло.

       — Мы с дочкой копали …за сараем, — начала выворачиваться она, — а землю таскали вон туда, в воронку. Вдруг провалилась земля. Мы испугались, и закидали ход ветками.

       — И вы…, — сузил глаза немец, — не …проникали внутрь холма?

       — Нет, — стараясь выглядеть спокойной, ответила Любовь Николаевна, — сама я не полезу, вдруг завалит, а дочку, так и тем более не пустила бы.

       Немец беззвучно пожевал губами. На его гладко выбритом лице отобразилось недовольство:

       — Неужели вы думаете, что я намерен и дальше слушать эту ложь? — сдержанно и угрожающим нажимом продолжил он. — Мы знаем точно, в холм кто-то ходил, у нас пропала ценная вещь. Отвечайте: кто это сделал и где спрятано то, что у нас пропало?

       Юная Яра почувствовала, как напряглись руки матери, как стали ледяными ее пальцы.

       — Мы не знаем, — дрогнувшим голосом произнесла Любовь Николаевна, — мы туда не ходили…

       — Nun gut! — решительно заключил офицер. — Выходит, мы просто теряем время. Я вас предупреждал. Fogel, tun Sie, wie vereinbart! — скомандовал он, и от дома к Пустовым двинулись сразу около десятка солдат.

       Несколько пар рук одним мощным рывком расцепили крепко державшимся друг за друга мать и детей: отдельно Любовь Николаевна, отдельно Ярина, и, также отдельно младшие Васько и Олэночка, которых тут же отнесли куда-то в сторону. Мать и старшую из дочерей схватили за руки, за ноги и, довольно гогоча, поволокли к сараю.

       Яра, хоть и не покинула еще до конца возраст ребенка, однако сразу же догадалась, что с ними сейчас будут делать. Леденящий душу страх сковал ее, сбил дыхание. Немцы недвусмысленно скалились, глядя не нее и на ходу, без всякого стеснения, заглядывали под задравшееся и оголившее ноги платье.

       Разумеется, и Любовь Николаевна все понимала, а потому неистово билась в железных руках фашистов, отчего их вокруг нее собралось чуть ли не вдвое больше, чем вокруг дочери. В отличие от юной Яры, этой, отчаянно сопротивлявшейся женщине, немцы сами задирали тяжелый, домотканый подол и, не дожидаясь близящегося «пира», не в силах сдержаться, нагло лапали ее, внося в распахнутые ворота сарая.

       В темном помещении, вскипевшая кровь этих варваров и вовсе стала застить им глаза. Наиболее горячие, торопясь успеть первыми, уже расстегивали штаны и пытались коснуться голых ног жертв своими возбужденными до крайней степени «прелестями». Солдаты взмокли, тяжело дышали, однако пока никак не могли совершить намеченное, их сдерживал приказ Винклера. В эти секунды только он мог: либо дать им возможность вдоволь натешиться, либо, хоть это и будет жестоко, но остановить готовящееся, такое сладостное и желанное пиршество. Дочь, а особенно жена колхозного агронома, виделась бы любому из гитлеровцев безумно вожделенной даже в «неголодное», мирное время.