Хватка (СИ)

       — Так-то оно так, — простецки заметил он, — но подобраться к ней, или удержать, на месте, когда, допустим, …надо взять анализы, может только этот русский. Это дьявол, а не пес!

       — Анализы? — удивился Винклер и тут же надавил на связки. — Штурманн! Если вдруг окажется, что этот пес по чьей-то вине не вполне здоров, его место в клетке займут те, кто в этом виновен. Всем было сказано — пса не трогать!

       Солдат выпрямился и, после короткой паузы, спокойно ответил:

       — Я всего лишь конвоир, господин оберштурмбанфюрер, но могу заверить — пес здоров. У него прекрасный аппетит. На пса выделяется тройная порция…

       — А на парня? — из любопытства поинтересовался Винклер, начиная различать и таящиеся вдали темные силуэты.

       — Собака на особом содержании, — тихо заметил штурманн, — поэтому ее кормят по двойной норме даже для …двуногих «гостей». Приказа ставить на довольствие парня, которого привезли с ней, до сих пор не было. А сам пес не голодает…

       — У меня все в порядке с арифметикой, — тут же заметил неточность офицер, — то вы говорите двойная норма, то тройная порция. Хватит юлить штурманн…

       — И мысли не было не юлить, — пожал плечами конвоир, — приказ по собаке — двойная норма, а тройную приказал давать лично комендант, и все потому, что этот дрянной мальчишка таскает у овчарки еду. Ей же невозможно сунуть миску, он один может это делать без проблем! Мы все боимся даже подойти к ее клетке. Сунешь миску, а пока отскакиваешь — весь испачкаешься. Опять же, как забрать миску обратно? Мы просим этого русского подавать ей еду. Она, конечно же, какую-то часть съедает, а после того мордой сует свою посуду поближе к нему.

       Мы, как только пес привык к форме, наловчились палками двигать миску и хотели расселить их, но, увы, пока не можем. Все вокруг занято. Вы же знаете, господин оберштурмбанфюрер, здесь всегда многолюдно, и особенно в подвалах.

       — Это меня не касается, — холодно заметил офицер, — однако! Кто мне упакует этого пса? Я должен сейчас же забрать его. Это демоническое существо ждут настоящие королевы собачьего мира.

       Штурманн без особого энтузиазма посмотрел на клетку ни на минуту неутихающего пса.

       — Мы можем …вколоть ему снотворное, — начал он рассуждать вслух, — если, конечно, это парень его подержит.

       — Черт! — не сдержавшись, выругался Винклер. — Неужели все так сложно? Для этой твари у меня дома создан шикарный вольер. Я надеялся, я …договорился, что в мой дом будут приезжать важные люди, привозить своих питомцев, чтобы…, ну вы понимаете?

       В списке на посещение уже около пятидесяти фамилий и каждая из них, даже меня заставляет вытягиваться в струнку. Если придется тащить с собой этот украинский балласт, то куда мне его девать дома, и что скажет Зельма?

       — Даже не знаю чем вам помочь, — с пониманием отнесшись к словам офицера, развел руками штурманн, — но одно скажу! С этой собакой у вас дома будет полно забот, даже в том случае, если рядом с ней будет этот мальчишка. Но вот без него, …боюсь, что ваши гости будут крайне недовольны. Я же вам говорил, это рядом с ним она становится животным, но стоит их разлучить или обидеть чем-то парня, этот пес превращается в дьявола!

       Оберштурмбанфюрер гулко потянул в себя воздух и на какое-то время задержал дыхание. После того, медленно выдыхая, он еще долго стоял в растерянной задумчивости:

       — Похоже выбора на самом деле нет, — наконец, заключил он, — приводите в чувства юнца, пусть выводит собаку к машинам. Они поедут в Тиргартен вместе…

       Винклер с досады хлопнул по серой, бетонной стене зажатыми в руке перчатками, и двинулся к лестнице.

       Поднявшись наверх, он, жмурясь на яркое солнце, вынужден был закрыть глаза руками. В их уголках тут же выступили слезы, в кривых разводах которых, он вдруг увидел черные, траурные полотнища. «Что за черт? — пытался он сморгнуть никак не исчезающее видение, — что за гадость они там, в подвале, распыляют?»

       Оберштурмбанфюрер, наконец, достал носовой платок и, вытерев обильно выступившие слезы, осмотрелся. Трое угрюмых солдат с помощью лестницы снимали закрепленные на стене огромные знамена Рейха, и склоняли их к тучному ефрейтору, который повязывал ниже полотнища на каждый флагшток черную, траурную ленту.

       «Неужели фюрер?» — выстрелила в голове перепуганного Винклера шальная, дурацкая мысль и его сердце сжалось до боли:

       — Что-то случилось, — осторожно спросил он.

       — Сталинград, господин оберштурмбанфюрер, — ответил повязывающий ленты ефрейтор.

       Фридрих с облегчением вздохнул, но стараясь не показывать своих чувств, мрачно заметил:

       — И все же, это не самый главный город русских. Уверен, когда мы в него вернемся — каждый из них дорого заплатит за наши потери...

       Машины прибыли в Тиргартен 4 февраля, ночью. Усадьба Винклера к тому времени уже спала. Дежуривший у ворот солдат никак не мог понять, чего от него хотят, пока, покинув грязный от долгой дороги автомобиль, к калитке не подошел хозяин дома. Ворота моментально открылись, впуская во двор Мерседес ведомства оберштурмбанфюрера и грузовик, в кузове которого стояла клетка пса.