Хворь

В забытие я водил карандашом по листку бумаги: вышел дом на берегу озера, два человеческих силуэта и пес. Всё в стиле древней китайской живописи. От рисунка мне сделалось обидно за собственные художественные способности, я скомкал листок и выкинул его в мусорное ведро. Наверняка, грешили нервы, а не желудок – я чувствовал легкое удушье. Мне захотелось чистого, прохладного воздуха, но найти его сейчас в Петербурге было невозможно.

К парадной шла женщина, каблуки ее туфель громко цокали по брусчатке. Нежный аромат туалетной воды заполнил крошечное пространство нашего двора-колодца.

Лишь в нескольких окнах горел свет. Работники всех мастей, от клерков до водопроводчиков, уже дремали в своих норках. На детской площадке текла совсем иная жизнь: шпана сосала пиво из пластиковых баклажек, дребезжащая портативная колонка выдавала тупой бит. Голоса малолеток были очень высокими, отчего и резали уши. Среди музыкального шума мне удалось расслышать только хохот и известные ругательства.

Глава 2. Свои люди

Жорик нес целлофановый пакет. Бутылки внутри пакета звенели как коровье ботало.

Мы пожали руки со звонким хлопком, что вызвало обоюдный детский восторг. Жорик широко улыбался, он был уже поддатый.

Ветер раздувал его сальные длинные волосы. Жорик безуспешно заправлял челку за уши. Получался неровный пробор. Пробор мгновенно рушился, и взлохмаченная челка падала обратно на его лицо. Жорик ненавидел короткие стрижки, в особенности, канадку и ей подобные. Зачастую его секущиеся волосы состригал я. Если требовалось основательное вмешательство, то он ходил в парикмахерскую. Любимая мастерица Жорика работала в подсобке на овощном рынке, прямиком за мечетью.

Ежедневная укладка, воск, расческа, чего хуже – личный барбер. Все это было не про Жорика. Еще в школьные годы он отрастил волосы до плеч, напокупал в рокерских магазинах грубой обуви и кожаных курток. Одна из таких курток дожила и до сегодняшнего дня. Кожанка обзавелась заплатками, поменяла цвет с перламутрового на пыльно-серый и линяла вдоль молнии и растянутых манжет.

Мы с Жориком дружили с детсадовских времен. Воспитатели постоянно ругали меня за страшилки. Мама читала мне детективную классику и мистику заместо сказок. Самые жуткие моменты я запоминал чтобы пересказать их Жорику и другим малышам. Они ссались под себя, а меня за их мочу ставили в угол или лишали сладкого.

Однажды за обедом злая тетка засунула мне за шиворот морковную котлету. Наверное, ей двигали педагогическиие цели, но я их не понял. Меня от одного вида этой котлеты и так выворачивало, а когда она размазалась по спине, у меня началась истерика. Мягкая, теплая масса, скопилась между поясным ремнем, рубашкой и голой спиной трехлетнего мальчишки.

После этого случая мы с Жориком навсегда покинули детский сад, а Мама раздала пиздюлей горе-воспитательнице.

Несколько лет спустя мы оказались за одной школьной партой. Все десять лет нас рассаживали. В старших классах учительница литература всерьез считала, что я разучился читать. Вместо текста какой-нибудь пьесы из меня обычно выходило бульканье. Жорик закрывал линейкой или пальцем буквы таким образом, что слова получались корявые, неправильные, или вовсе иные по смыслу. Не «седло», а «село», не «восхвалял», а «валял».

Несмотря на то, что все школьные годы мы просмеялись, дипломы нам выдали хорошие, и с поступлением на бюджетные отделения университетов проблем не оказалось.

Как и в Хогвартсе, институт выбрал меня сам. Меня позвали в честь призерства на олимпиаде по обществознанию. После месяца канцелярских лекций я счел, что моя профессия достаточно ретроградна и важны в ней рутинный труд, отменная память и высокие дипломатические навыки. Особенно ценилась способность дочиста вылизывать задницу. В этом ремесле я был ну совсем плох. Да и работать любил порывами. У меня открывалось что-то сродни чакры, из которой вываливались тонны мусора, которые я поспешно накидывал на листы бумаги и потом месяцами их сортировал. В общем, учиться мне стало в тягость, хоть материал я и усваивал на «отлично».

Дальше я получил свой красный юридический, а Жорик кое-как окончил заочное отделение энергомаша. Но никакой границы в образованности между нами не было. После учебы на лучшей кафедре гражданского права в городе, я понял, что среднего образования было бы вполне достаточно. Мало того, несколько лет спустя мы с Жориком в пьяном бреду поступили на экономфак, где я еще больше разочаровался в системе обучения и забрал документы, не дождавшись первой сессии. Мой друг завязал с этим безобразием немногим позже.

Мы с Жориком всегда были подобны друг другу. Как малые дети, мы пытались попробовать мир на вкус, и думали, что пробуем, но вместо этого пережевывали его объедки. Однажды Жорик сравнил себя с заблудшими в ночи странником, пытающимся поймать в кадр уродливое дерево вместо того, чтобы забраться на него и осмотреться, или, на худой конец, разжечь костер и согреть свое тело.