Хворый пёс

Дургес сам выбирал место для убийства: примерно в миле от базы «Пустынной Степи», в зеленовато-голубой ложбине меж двух больших, заросших травою склонов одиноко стоял древний замшелый дуб. Сотню лет назад в этих местах выращивали цитрусовые и хлопок, но неизменные зимние холода подсказали переключиться на более устойчивые культуры: арбузы, капусту и тыквенные. В конце концов сыновья и внуки первых фермеров оставили поля и продали землю корпорации «Пустынная Степь», которой, как выяснилось, владели на паях картель по добыче ракообразных, находившийся в Токио, и модельер купальников из Майами-Бич по имени Минтон Твиз.

Дургес полчаса рыскал в темноте, пока нашел означенный дуб; он вел грузовик медленно, боясь потерять Асу Ландо, ехавшего следом на погрузчике. Дургес поставил грузовик так, чтобы фары освещали полянку перед корявым стволом старого дерева. Перед тем как сгружать носорога, Дургес накинул ему на шею петлю из прочной веревки, а другой конец привязал к дышлу прицепа.

— Да зачем? — спросил Аса Ландо.

— Есть убедительные доводы на пятьдесят тысяч.

Носорог не только не попытался обрести свободу, но вообще не шевельнулся. Едва Аса опустил его на землю, животное тотчас подогнуло колени и сонно улеглось. Дургес с Асой так и не поняли, обрадовался ли носорог, что снова оказался на природе. Все равно что статую перевозить.

Дургес с беспокойством разглядывал в лучах фар дорогостоящую добычу Роберта Клэпли.

— Аса, он неважно выглядит.

— Старость. От нее и умирает.

— Только бы дотянул до утра. — Дургес вскинул голову и приложил к губам испятнанный табаком палец. — Слышишь, собака залаяла?

— Это он хрипит, — Аса ткнул пальцем в носорога. — Простудился. Док Террел сказал, наверное, в самолете.

Дургес поспешно загасил сигарету.

— Этого еще не хватало — носорог-астматик.

— Приступ. У него еще артрит.

— Да черт бы с ним! Могу поклясться, я слышал собаку. — Дургес приставил ладонь к уху и прислушался. Ничего.

— Да говорю же, это Джефи хрипит, — дернул плечом Аса. — Только и всего.

Дургес приблизился к сонной громаде и снял веревку. Казалось ненужной жестокостью держать старика на привязи, как других животных (многие клиенты были столь неумелы в стрельбе, что могли попасть лишь в привязанную к колу мишень).

Аса Ландо достал камеру и сфотографировал носорога, чтобы разместить снимок на интернет-сайте «Пустынной Степи». Потом поставил котомку с зерном под нос животному, и оно в знак признательности хрипло вздохнуло.

— Ну все, Дург, поехали на базу. Теперь только дожидаться рассвета.

— И молиться, — прибавил Дургес. — Аса, вдруг он возьмет да помрет? Как думаешь, он завалится на бок или... ну, ты понимаешь...

— Так и останется? Вопрос интересный.

— Потому что, если он не свалится, то есть, вроде как лежит, подогнув колени...

— То никто не догадается! — просветлел Аса.

— Вполне возможно, — согласился Дургес. — Зверюга будет мертвей мертвого...

— А как им разглядеть с пятидесяти-то ярдов!

— О чем я и толкую, Аса. Этим клоунам нипочем не дотумкать. Только бы Джефи не сковырнулся, прежде чем они откроют стрельбу. — Дургес шагнул в луч света, где кружилась мошкара, и недоверчиво вгляделся в неподвижного носорога. — Ты еще с нами, старина?

— С нами, — сказал Аса Ландо. — Если не ты напрудил эту лужу.

Компания охотников прибыла накануне вечером и, не слушая советов Дургеса, засиделась допоздна за роскошным ужином с деликатесами, коньяком и кубинскими сигарами. Губернатору нечасто доводилось расслабиться и отдохнуть без боязни, что об этом тотчас разболтают модные газеты. Обычно он осторожничал и не сближался с лоббистами вроде Палмера Стоута и теневыми донорами, как Роберт Клэпли. А посему, прибыв в «Пустынную Степь», Дик Артемус был поначалу угрюм и отстранен; его осторожность усугублялась недавним скверным происшествием в губернаторском особняке.

Но постепенно глава исполнительной власти раскрепостился в защищенной уединенности ранчо и, расположившись в потертом кожаном кресле возле уютного камина, попивал отличное виски и травил похабные анекдоты. Так, наверное, было в старые добрые времена, с грустью размышлял губернатор, когда самые важные государственные дела устраивались вдали от душных стерильных пределов административных зданий и законы устанавливались азартными мужчинами за покером в прокуренных салунах, на рыбалке и в охотничьих домиках. Компанейская обстановка без испытующих взглядов настырных журналистов и несведущей общественности способствовала откровенности и беззастенчивым махинациям.