Хвост павлина

Ему было где это вычитать. В классической литературе история любви есть, в сущности, история преодоления препятствий; Кем были бы Ромео и Джульетта без препятствий? Афанасием Ивановичем и Пульхерией Ивановной, причем, заметьте, не в трагедии Шекспира, а в повести Гоголя.

Мы тогда у нас во дворе много спорили о любви. Соседка Елена Михайловна утверждала, что любви просто нет, что ее придумывают такие, как я, молодые люди. Но как же тогда быть с художественной литературой? Ведь не могла же она вся быть написана о том, чего нет!

Пока мы вели этот спор, король сидел в отдалении и вежливо молчал, хотя у него, конечно, были свои соображения. Он верил в любовь своих подданных и создавал для нее как можно больше преград. У себя в королевстве он закрывал на лето все пляжи и открывал их только зимой. Зато зимой закрывал все катки и снежные горки. И подумывал о том, чтобы запретить печи топить зимой: что им, в конце концов, лета не хватает?

Муж Елены Михайловны был примусный мастер. В то время было много примусов, а чинить их было некому. Так что работы у нашего соседа хватало. И у жены его хватало. Конечно, им было не до любви.

— Я у себя в королевстве запретил примуса, пускай костры разводят, задумчиво говорил мой король.

— Не хотел бы я жить в вашем королевстве.

— Это ты напрасно. Ты бы меня еще как любил! Когда все разрешено, тогда любить неинтересно. Ты посмотри на детей: кто из них больше любит родителей? Тот, кто в строгости воспитан.

Чего-чего, а строгости в его королевстве хватало. За переход улицы в неположенном месте полагалось строжайшее запрещение переходить улицы вообще, за присвоение королевского пятака — конфискация всего впоследствии нажитого имущества. И все равно подданные переходили улицы в неположенных местах, а воровали так, что даже из нашего двора стали пропадать вещи.

Жила у нас во дворе еще соседка Сусанна Аркадьевна. Она была даже старше Елены Михайловны, ей было уже за сорок. Но она никогда не знала любви — такая у нее была внешность, да и характер трудный, неуживчивый.

— Вы не правы, Елена Михайловна, любовь есть, — говорила Сусанна Аркадьевна.

— Откуда вам это известно?

— Мне известно, мне очень даже известно.

— Но откуда?

— Просто живу, присматриваюсь. Я ведь старше вас, поэтому больше успела присмотреться.

— Вот эту женщину я бы полюбил! — говорил мой король, отведя меня в сторону. А Сусанна Аркадьевна продолжала:

— И вы утверждаете, что не любите вашего мужа?

— Не люблю, конечно.

— Не любите?

— Не люблю.

И тут Сусанна Аркадьевна привела сокрушительный аргумент:

— А чего ж вы тогда с ним в кино ходите?

Сама она ходила в кино с подругами, но часто представляла, как бы ходила с любимым человеком.

Елена Михайловна рассмеялась:

— А куда ж его девать? Он тоже в кино просится.

Сусанна Аркадьевна не сдавалась. Она верила в любовь. Пусть она и не видела в своей жизни любви, но она в нее верила. Если на то пошло, Джордано Бруно тоже не видел, как Земля вращается вокруг Солнца. С каким наслаждением она бы сгорела на костре за любовь!

Но об этом никто не догадывался, кроме, конечно, моего короля, который в связи с этим решил костры не запрещать, иначе за любовь сгорать будет просто не на чем. Примуса запретить, а костры оставить, поскольку не примуса, а костры утверждают идею любви.

Хотя в его собственном королевстве идея эта не находила особого подтверждения. И король все чаще жаловался, когда мы оставались наедине:

— Вот такие дела: разочаровался я в своем народе. Уж, казалось, такие преграды поставил — ну, должны, должны они меня полюбить. Нет, конечно, в любви они объясняются. Во всех газетах, книгах и даже на стенах пишут, как они любят своего короля. Но я подозреваю: не любят они по-настоящему…

— Вы же им все позапрещали!

— Вот-вот! Кажется, все позапрещал, а любовь их ко мне не увеличивается.

— Тогда разрешите им что-нибудь.

— А преграды? — он подмигнул. — Ой, малый, ничего ты не смыслишь в педагогике! А еще в педагогическом! На первом курсе!

Я был в том возрасте, когда проблема запретов встречается с проблемой любви, когда человек входит в возраст любви, еще не выйдя из возраста запретов. Мой король пытался совместить то и другое — возможно, для того, чтобы облегчить мое состояние.

Однажды прибежала девочка из соседнего двора:

— Тетя Лена, вашего дядю в больницу повезли!

Такое случилось. Примус разорвался в руках у мужа Елены Михайловны. Как она его выхаживала! Дневала и ночевала в больнице, домой забегала, только чтоб приготовить мужу еду.

— Вот как она его не любит, — говорила Сусанна Аркадьевна в пространство, которое еще помнило их разговоры. — Так не любит, что, кажется, сама бы за него умерла.

Ей никто не ответил. Опустела скамейка, на которой мы спорили о любви…

Но не может такая скамейка пустовать долго. Однажды, выйдя во двор, я увидел на ней Сусанну Аркадьевну и… моего короля!

— Эй, студент! — окликнул меня король. — Не стесняйся, подходи, ты нам не помешаешь. Если ненадолго, конечно. — Он улыбнулся Сусанне Аркадьевне. — А надолго у нас свой разговор.

Соседка смутилась и даже потупилась: