– В конце концов, в том, что сказал Воспарилл, что-то есть.
– Это было не совсем так, Шусти, – смущенно сказал Хвосттрубой.
– По-моему, Виро хочет, чтобы мы были целы и невредимы, – продолжал котенок. – Но Воспарилл ну, принц Воспарилл видит многое, но, по мне, он чересчур мрачен. Виро всегда любил бегать, чувствовать ветер, треплющий мех, – он не желает, чтобы дети его становились угрюмыми и суеверными, а только чтобы помнили, что если у них нет сил вернуть тот дар, которым он их наделил – вернуть в любое время, – то дар этот не принесет им ничего доброго.
– Боюсь, что все эти твои грезы и раздумья сделали тебя, Шусти, недоступным для моего понимания, – сказал Хвосттрубой. Мимолетка поморщилась.
– Но ты сам меня больше всех этому и научил, Хвосттрубой, – развеселившись, возразил Шустрик.
Он перестал переворачивать упавшую ветку, предоставив перепуганному жучку спасаться бегством. Прыгнув и цапнув, котишка взял в плен удирающее насекомое; через миг он его схрупал.
– Так или иначе, – заговорил Шустрик с полным ртом, – я решил вернуться, чтобы остаться в Перводомье. Там немало мудрецов – в том числе принц-консорт, – и у меня будет чему поучиться.
Мимолетка и Хвосттрубой, точно заботливые родители, молча шагали позади резвящегося Шустрика.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Высшая добродетель подобна воде.
Вода приносит пользу всем существам и не борется с ними.
Она существует и там, где люди не хотели бы жить; она подобна Дао.
Покуда тело его спало, уютно зажатое меж Шустриком и Мимолеткой, во тьме сонных полей Хвосттрубой встретил лорда Тенглора. Лапы Первородного лучились розовым светом, а голос его был музыкой.
– Привет тебе, братец, – сказал Огнелап. – Вижу, настроение у тебя лучше, чем когда мы беседовали в последний раз.
– Пожалуй, милорд.
– Отчего же ты тогда не завершаешь свои поиски? Я говорил тебе, где ты сможешь найти то, что ищешь. Заплутавшаяся твоя
В таинственных пространствах сна Фритти услышал правду Огнелаповых слов.
– Думаю, это только из-за моих друзей, – сказал он. – Боюсь, я буду им нужен.
Низкий приятный смех изошел от Первородного.
– Мои братцы и сестрицы сильны, Хвосттрубой. Уж наше Племя не дозволит любви так вот себя оковать. В преодолении сильный удваивает силу свою.
Призрачные очертания Тенглора стали удаляться и Фритти закричал:
– Подождите! Простите меня, лорд, но я хотел бы узнать о другом!
– Клянусь моею матерью! – засмеялся Первородный. – Смелость твоя все возрастает, юный Хвосттрубой. О чем же хотел бы ты узнать?
– О Холме. Что там произошло? Пришел ли конец Живоглоту?
– Мощь его сломлена, братец. От него и так уже не оставалось ничего, кроме ненависти. Он слишком долго гноился во тьме; иной цели у него не было. Слепой и недвижный, он никогда не смог бы подняться из-под земли – солнце испепелило бы его.
– Значит, опасности и не было – для наших полей? – спросил Фритти, сконфузившись.
Поющий голос Огнелапа сделался серьезнее.
– Вовсе нет, малыш. Опасность была велика. Все его создания были слишком реальны. Сам
Голос Огнелапа стал теперь ослабевать; Фритти напрягал во сне слух, чтобы разобрать слова.
– Подобно всем бессмысленным злым силам древности,
– Лорд Огнелап! – крикнул Фритти вслед исчезающему видению. – Шустрик сказал, что вашего брата освободили!
– Лорд Виро страдал многие века… – пробормотал быстро уменьшающийся красный отблеск. – Теперь равновесие восстановлено. Взгляни на небеса, братец… Доброго пути!
Фритти сел, резко выпрямившись. С обеих сторон сонно заворчали его спутники. Вытянув шею, он пристально вгляделся в угрюмое небо Прощального Танца. «Взгляни на небеса», – сказал Огнелап. От всего этого дух Фритти изумленно пел.
Над
Мимолетка возвращалась в Перводомье с Шустриком.