Хвосттрубой, или приключения молодого кота

«Пусть нос твой следует сердечному желанию твоему, – сказал ему Огнелап в последний их миг в Холме, – через великий лес, держа на новорожденное солнце. Путь твой в конечном счете выведет тебя, и через Лапоходные Болота ты придешь наконец к берегам Мурряны, Большой Воды. Пойдешь по берегу, покуда не увидишь странного холма, что сияет в ночи… он вздымается из самых вод муррянских. Это место, которое Мурчел называет Вилла-он-Мар, и там обретешь ты то, что ищешь».

Чередование дня и ночи, ходьбы и отдыха, все прочие приметы Верхнего Мира вернулись теперь к Хвосттрубою. Он охотился только для себя и только за себя отвечал. Подобно серебряным рыбкам, что подпрыгивали и всплескивались против течения в верховьях Мявы, все солнца Хвосттрубоева похода скакали по небу, следуя впритык друг за другом. Вот так и держал он путь сквозь Крысолистье.

Старый лес медленно возвращался к жизни. Ворча, восстал от сна спавший в пещере Мишка. Изящные ляны, самцы, самки и несколько напыжившихся лянят, грациозно бегали по сугробам. Хвосттрубой чувствовал свою близость к этому миру, возвращающемуся в свое русло; ужасы Холма начали отступать. Он был одним из детей земли, и даже долгий сезон, проведенный под землей, не смог разрушить его познаний о земном танце. Он упивался каждым признаком убывания зимы и возвращения жизни в некогда богатые охотничьи угодья Крысолистья.

Двадцать солнц взошло и закатилось с тех пор, как Хвосттрубой покинул друзей, когда он обнаружил, что добрался до дальнего края леса. Последние два дня похода привели его к месту, где земля стала плавно клониться книзу, а воздух под большими деревьями приобрел странный привкус. Каждое дуновение было насыщено влагой – не горячей, как возле великого Потока, но прохладной, как камень, солоноватой, как кровь. Он никогда не обонял ничего подобного. Каждый вдох ускорял биение сердца.

Спускаясь как-то утром с последних высот Крысолистья, Фритти стал осознавать, что слышит мощный медленный звук. Подобный довольному мурлыканию Праматери, он поднимался к Фритти сквозь растительность, широкий и величавый. Когда Фритти на миг остановился возле чахлых деревьев опушки Крысолистья, то различил впереди что-то мерцающее. Второе солнце, двойник вестника Коротких Теней, которое низко висело среди неба, казалось, светя на Фритти сквозь щель в неровных зубцах лесной опушки.

Забыв об умывании, Фритти поднялся на ноги и спустился ниже; хвост его колыхался на легком ветру, как ивовая ветка. Вглядевшись, он увидел, что то было не другое солнце, а отражение – невозможно громадное. Он стоял меж двумя стволами красного дерева и глядел поверх резко снижающегося склона, поверх начала болот. У него занялось дыхание.

Большая Вода, блестевшая, как отполированная ветром скала, уходила вдаль к горизонту. Могучая Мурряна, такая же красно-золотая, как Сквозьзабор, удерживала и возвращала пылающее отражение солнца, подобное светящемуся блику в глазу Харара. Глубокий зов Мурряны, настойчивый и неизмеримо спокойный, всплывал к уступу, где он встал как прикованный.

Все утро он наблюдал, как солнечный глаз поднимался в небо, а Большая Вода поочередно становилась золотистой, потом зеленой, и к Коротким Теням приняла наконец глубокую синеву ночного неба. Потом, все еще под необоримый голос Мурряны, наполнявший его слух и мысли, он возобновил спуск в болота.

Лапоходные Болота тянулись от берегов Мурряны к югу, примыкая к Лесу Крысолистья на заррянском его краю, пока не кончались на отмелях Мявы. Болота были плоские и холодные, и сырая, губчатая земля проседала под ногами Хвосттрубоя. С тех пор как он вступил на Лапоходные и до тех пор пока снова их не покинул, лапы у него не бывали сухи.

День за днем в носу у него стоял соленый запах Мурряны, а в ушах – ее голос. Словно мурлыкание его матери, когда он был младенцем, зов Мурряны был первым, что он слышал, пробуждаясь; рев волн убаюкивал его по ночам, долетая через громадное болото, где он лежал, свернувшись на ложе из тростника.

Болота тоже ощутили, что хватка зимы ослабела. Фритти мог добывать множество пищи – болотных мышей, водяных крыс и других созданий, постраннее, которые тем, не менее оказались пригодны для еды. Часто при его приближении с гнезд, спрятанных в камышах, вереща, вспархивали неизвестные ему птицы, но Фритти – утоливший голод – только стоял и следил за их полетом, дивясь их яркому оперению.

На исходе второй половины дня, уже успешно поохотившись, Фритти оказался возле большого тихого водоема, который лежал среди болотистых земель, весь заросший высокими травами и тростником. Вдали золотило Мурряну опускающееся солнце, да и водоем казался лужей тихого пламени.

Припав к земле, Хвосттрубой понюхал воду. Она пахла солью; он не стал ее пить. Пресная вода была на Лапоходных редкостью. Вполне сытый, он часто испытывал жажду.