Кибернетика, Логика, Искусство

Не может быть формально-логически выведено из данных нам в опыте ощущений само понятие независимого от восприятия "существования", "вещи". В рамках концепции позитивизма это "метафизика", непонятно что обозначающие слова. Столь же возможным было бы обратное интуитивное утверждение (тоже формально-логически незакономерное) о существовании мира вещей только в нашем воображении. Свободы выбирать между этими двумя возможностями (и их несколько измененными вариантами) и хочет достичь позитивизм с его требованием ограничиваться признанием реальности лишь наших ощущений (для которых по нашему произволу устанавливаются связи). Но синтетическое суждение, основанное на всех доступных Эйнштейну данных опыта личности и человечества, как чувственной, так и мыслительной деятельности, приводит его к выводу о необходимости сделать выбор, и притом вполне определенный. "Я не вижу никакой "метафизической" опасности в том, чтобы включить в систему в качестве независимого понятия вещь (объект в смысле физики)" [18ж], хотя даже, употребление понятия "объективный мир" "в глазах философской полиции... подозрительно", - иронизирует Эйнштейн по адресу позитивистов. "Это в природе вещей, что мы не можем говорить об этих вопросах иначе, чем с помощью созданных нами понятий, которые недоступны определению" [18з, с.205]. Он считает "несостоятельной" "основную позитивистскую установку", которая, по его мнению, совпадает с принципом Беркли "esse est percipi" (быть - значит быть воспринимаемым. - Е.Ф.) [24, с.669].

Понятие упорядоченности допускает два понимания, и в течение своей жизни Эйнштейн в этом отношении эволюционировал. В 1923 году он еще писал, что, поскольку "здание... науки покоится и должно покоиться на принципах, которые сами не вытекают из опыта", "они являются чистой условностью, вроде принципа расположения слов в словаре" [18и]. Условна, следовательно, и упорядоченность [19].

Но через тридцать лет он говорил совершенно иное: "Можно (и должно) было бы... ожидать, что... мир лишь в той мере подчинен закону, в какой мы могли упорядочить его своим разумом. Это было бы упорядочение, подобное алфавитному упорядочению слов какого-нибудь языка. Напротив, упорядочение, вносимое, например, ньютоновской теорией гравитации, носит совсем иной характер. Хотя аксиомы этой теории и созданы человеком, успех этого предприятия предполагает существенную упорядоченность объективного мира... В этом и состоит "чудо", и чем дальше развиваются наши знания, тем волшебнее оно становится" [18б, с.568].

Наконец, и саму познаваемость этого мира Эйнштейн считал величайшим чудом. Афористически он выразил это известной фразой, которую мы взяли эпиграфом к предыдущей главе: "Самое непостижимое в мире то, что он постижим".

Все эти эпитеты "чудесности", "волшебности", "непостижимой постижимости" и сводятся в единую "религиозную" терминологию, которую Эйнштейн использовал для характеристики своей убежденности в реальности, упорядоченности и познаваемости мира.

Однако мы можем взглянуть на это несколько иначе. Ведь гносеологически эта его убежденность есть лишь частный случай доверия к "подлинной" философской интуиции, о которой мы говорили все время, но отнесенной к фундаментальной проблеме познания. Это та самая интуиция, которой пользуется каждый ученый при каждом синтетическом суждении о достаточности, об убедительности данного опыта или цикла опытов. Она по сути своей не требует никакой связи с религиозностью. Эйнштейн был глубоко антирелигиозен в обычном значении этого слова. Его религиозная терминология в данном случае может быть понята, во-первых, как результат его возвышенного эмоционального отношения к высказываемому здесь всеобъемлющему великому суждению, во-вторых, как следствие того, что, не проанализировав гносеологически понятие синтетического интуитивного суждения, он, по его собственному признанию, не мог подобрать лучшего слова. "Я не могу найти выражения лучше, чем "религиозная" для характеристики веры в рациональную природу реальности... Какое мне дело до того, что попы наживают капитал, играя на этом чувстве? Ведь беда от этого не слишком велика" [15, с.102].

В действительности, однако, нет никакой необходимости в том, чтобы называть религиозной верой убежденность в правильности интуитивного суждения о рациональной и объективной природе реальности, убежденность, не доходящую до признания высшего существа или абсолюта. Это суждение (и эта убежденность) с эпистемологической точки зрения отличается от суждения (и убежденности) о достаточности опыта в каждом отдельном эксперименте только, так сказать, масштабом объекта суждения. Оно в этом смысле имеет ту же природу, что переход от Е к А, подтверждаемый сопоставлением выводов с опытом S→E на схеме Эйнштейна в письме Соловину (стр.54).