Киберпространство и проблема спасения

Экзорцизм всегда утверждал, что в человеческом теле может размещаться не только человеческий субъект, наука же, как только религия делегировала ей свою регулятивную силу, отреагировала на это, говоря словами Фуко, медикализацией безумия. Но когда футурология в век электронной революции предъявила обоснованные свидетельства того, что человеческий субъект в принципе может размещаться не только в человеческом теле, ситуация изменилась. На повестку дня встала потребность в новых системах слежения и распознавания. И, поскольку философия не подготовила внятных программ для таких систем, опыт экзорцизма и даже симпатической магии вновь обрели неожиданную актуальность.

Впервые за многие столетия экзистенциального торжества христианства утратил безусловную достоверность не единичный факт — поколебалась сама почва фактичности. Ведь определение субъекта как экзистенциальная и психологическая основа удостоверения личности относилась к числу самых важных и наиболее надежных процедур. Поставленная под сомнение презумпция тела опрокидывала вторую посылку аристотелвской силлогистики и первую посылку всей христианской юриспруденции. Вспомним знаменитую фигуру категорического силлогизма, выделенную еще Аристотелем и названную схоластиками основой вывода:

Все люди смертны.

Кай — человек.

Следовательно, Кай смертен.

И вот вторая, так называемая меньшая посылка утратила автоматизм указательного жеста, явственно определилась возможность зависания на этом, казалось бы, не требовавшем никакой рефлексии этапе. Чтобы установить принадлежность к людям первого попавшегося Кая нужен, согласно предчувствию фильма, специально обученный и очень проницательный следователь (их и называли «бегущими по лезвию»), а следователю, в свою очередь, нужно около тридцати вопросов. Если хоть малую часть этих затруднений распространить на реальных следователей сегодняшнего дня, можно себе представить, что произойдет. Ведь все следственные действия, включая и предъявление обвинения, начинаются с установления личности, и сбой на этом первом этапе тут же парализует машину правосудия. Прочие, производные факты, теряют опору и рассыпаются.

Ситуация, таким образом, оказалась крайне необычной, но отнюдь не беспрецедентной. С похожими трудностями человечество постоянно сталкивалось в дохристианские времена, и как-то с ними справлялось. Другое дело, что вступив однажды на твердую почву фактов и возведя на ней свои постройки, люди успели забыть, с какой осторожностью и бдительностью следует относиться к детекции субъекта.

Поэтому именно сейчас, в преддверии нового развоплощения (отрыва от гравитации действующего тела) было бы вполне уместно вспомнить и позабытую практику распознавания метемпсихозов, и меры, которые предпринимались для фиксации и удержания определенности субъекта. Дозволение вложить персты в раны Христовы, данное Фоме Неверующему, санкционирует и научную добросовестность и пытливость инквизиции. Это исходное «вложение» само кладется в основу последующих сличений, подобно тому как сингулярный факт боговоплощения становится основой последующей фактичности. В дальнейшем идентификация осуществляется уже на основе хорошо различимых макропараметров.

Между тем фольклорные герои, в том числе и герои сказок применяли множество процедур и использовали, как выражается Макс Вебер всю «магическую виртуозность» для опознания истинной принадлежности того или иного тела. Тут вполне уместно будет сравнить решение нелегкой задачи по поиску обезумевшего (то есть, очеловечившегося) робота, среди сотен внешне ему подобных, одетых в такое же тело/корпус в фильме «Я — робот» с задачей опознания волшебника, или, наоборот, оборотня, решаемой во многих волшебных сказках.

Вот какой-нибудь Иван-царевич пытается в калейдоскопической смене ипостасей удержать желанный ему образ любимой. Он прячет оперение или сжигает зметную кожу, отрезая пути к отступлению. Попытка, как правило, оказывается безуспешной и вызывает цепочку трагических необратимых последствий: ведь бесхитростный Иван-царевич не «бегущий по лезвию», он осуществляет детекцию «на глазок», не усвоив нужных магических предосторожностей, и грубо вмешивается в процесс подобно прибору, искажающему картину явлений в квантовой физике. Можно сказать, что соответствующий тип сказок описывает структуру мерцающего субъекта, хорошо известную в психиатрии — там тоже попытка отрезать пути к отступлению и жестко зафиксировать определенную картинку, извлеченную из режима мерцания, приводит зачастую к непоправимым последствиям. О необходимости крайней осторожности в излечении пациента, точнее говоря, в фиксации состояния, которое можно считать «излеченностью» предупреждал еще Фрейд[13].