Киев для романтиков

Мы дошли до заветного булыжника. Уже видна Андреевская церковь, Растрелли – скоро здесь будут сниматься «За двумя зайцами», но еще не сейчас – через три года!.. А сейчас Некрасов покупает мне пирожки с мясом, поджаренные на сале, мимо них пройти немыслимо, от них стоит не запах – чад! Угощает меня и себя. Жуя пирожки, начинаем спуск. «Я вам, Олег, дам еще «В окопах Сталинграда» почитать…» – «Я слышал об этой книге, мне стыдно, но я…» – «Тут нет ничего стыдного, вы ведь еще не всего Толстого читали, Лескова? А Некрасов – не такая уж большая литература… Но, знаете, как меня долбали за эти «Окопы»? Сталинская премия – это все потом. Дважды обсуждали в Союзе писателей – специальное заседание президиума и еще отдельно – военные! Реализм на подножном корму, окопная правда – чего только на меня не вешали!.. «Объясните мне, товарищ Некрасов…» – прицепился ко мне один из военной комиссии, который никогда на фронте то не был. Что ему Киев, он сдал ее сразу, мать городов русских… Как назло, мы с ним надрались, это он меня подпоил – видимо, получил задание… Ну и прилип: «Объясни мне, где у тебя перелом в войне показан?» Я снял рубашку и тычу ему: «Вот перелом, вот перелом… (Некрасовское тело я видел потом, на нем живого места не было.) Покажи хоть один перелом у себя!» Он как будто не слышит, наливает. «Объясни, – говорит, – почему у тебя все с точки зрения ближнего боя?… Ну, мне надоело… Я как раз в то время чеховские дневники почитывал и ответил ему, чуть-чуть перефразировав Антона Палыча: «Каждый, кто берет мою книжку, хочет, чтобы она ему что-нибудь объяснила, а я тебе так скажу: некогда мне возиться со всякой сволочью». А вот гениально… Олег, а ты бы сыграл Николку Турбина?» Мы остановились у дома 13. Остановились в благоговении. Может, зайдем? – предлагает Некрасов. – Я тут был всего дважды… Дама, которая мне в первый раз открыла, сильно удивилась: «Мишка Булгаков – знаменитый писатель? С каких это пор? Венеролог был хреновый, а писатель стал замечательный…» Ну что, может, постучимся?» Мы прошли в дворик, поднялись по лестнице, постучали. Никто не открыл. Хотя мне показалось, чьи-то шаги за дверью зашаркали, а потом тут же замолкли. Мы немного постояли и спустились обратно. Совершенно неожиданно Платоныч хрипло замычал: «Буль-буль-буль, бутылочка казенного вина!..» «Извини, – говорит, – я певец сиплый. Больше за сценой. На экзаменах в театральную студию пел только «Индийского гостя» и «Надднепрянский полк ударный»… так что помогай!» Но я ни мотива, ни слов не знаю. «Тогда, – говорит, – давай другой Николкин романс. Из начала третьего действия. Знаешь?» И замычал более знакомое: «Дышала ночь восторгом сладострастья, неясных дум и трепета полна…»

Я подхватил, но все равно – ни в склад, ни в лад… «Олег, надо учиться петь на улице. Перевернутая шапка, гитара… Ты на чем еще можешь кроме гитары?» – «Могу на баяне», – отвечаю я. «Очень хорошо. Мы все равно рано или поздно уедем из этой долбанной страны. А там ведь с работой худо… Ваня, один из булгаковских братьев, между прочим, сейчас в балалаечном ансамбле в Париже… Да и здесь не ровен час, можем, милый друг Олег, оказаться на паперти. Ты меня подкармливать будешь. Обещаешь?» Мы подходим к Подолу. «Это Контрактовая площадь, – говорит Некрасов. – Когда-то здесь продавалось много тарани и моченых яблочек. Отличная закуска, между прочим…»

Этот фрагмент, рассказывающий об улице, о которой я уже говорил, был потом отражен в чудесном фильме Тодоровского «По главной улице с оркестром», когда 50-летний герой вдруг понял, что главное в жизни – это «петь на улице». В финале Олег Борисов идет с гитарой в компании друзей по Андреевскому спуску. В начале фильма сцена на Троещине.

На Владимирской улице в доме № 7, где сейчас издательско-полиграфический факультет КПИ, размещалось частное коммерческое училище. В нем в начале 1910-х преподавали светила украинской интеллигенции Дмитро Дорошенко, Василь Липкивский, Иван Огиенко, и некоторое время проживал Иван Нечуй-Левицкий.

Во дворе современного дома № 9 были раскопаны экспедицией (1982–1985) под руководством Виктора Харламова и Стефании Килиевич остатки церкви Федоровского монастыря. Он был заложен в 1129 г. киевским князем Мстиславом, после крещения Федором, сыном Владимира Мономаха, и английской принцессой Гидой. Этот храм можно восстановить в предполагаемом виде, а не фантазировать, как привыкли некоторые «ревнители» старой архитектуры и современной славы. При наличии фотографии разрушенных древних церквей они сочиняют что-то свое, отдаленно похожее на реальность, поэтому среди строений, которым по сто лет, высятся макеты мнимых храмов тысячелетней давности. Федоровский монастырь был одним из самых влиятельных в Киеве, местом, где происходили события, сыгравшие важную роль в истории города.