Киево-Печерский патерик

Назавтра же, когда настал день и пришла пора вкушения хлеба, пришел Антоний, как обычно, к оконцу и сказал: «Благослови, отче Исакий!» И не было никакого ответа. И несколько раз говорил так Антоний, и никто не отвечал, и тогда подумал про себя: «Наверное, преставился он». И послал в монастырь за Феодосием и за братией. Пришла братия, и откопали, где был засыпан вход, и взяли Исакия, думая, что он мертв; и когда вынесли его и положили перед пещерой, то увидели, что он жив. И сказал игумен Феодосии, что это случилось с ним из-за бесовского действа. Положили его на постель, и стал прислуживать ему святой Антоний.

Вътыа же дьни приключися Изяславу приити из Ляховъ, и нача гнѣватися Изяславъ на Онтониа про князя Всеслава. И присла Святославъ ис Чернигова в нощи по святаго Антониа. Антоний же пришед ко Черниговуи възлюби мѣсто, нарицаемоеБолдины горы, ископавъ печеру и вселися ту. И есть ту монастырь Святыа Богородица на Болдиныхъ горах и донынѣ близъ Чернигова.

Случилось, что в это время пришел Изяслав из Польши и стал он гневаться на Антония из-за князя Всеслава. И прислал Святослав за святым Антонием, чтобы увезти его ночью в Чернигов. Антоний же, придя к Чернигову, полюбил место, называемое Болдины горы; он вырыл пещеру и поселился тут. И доныне стоит тут на Болдиных горах, близ Чернигова, монастырь Святой Богородицы.

Феодосий же, увѣдавъ, яко Антоний отшелъ есть к Чернигову, и шед съ братиею, и взятъ Исакиа, и принесе его въ кѣлию свою, и служаше ему. Бѣ бо раслабленъ умомъ и тѣлом, яко не мощи ему обратитися на другую страну, ни въстати, ни седѣти, но лежаше на единой странѣ, многыже и червие вметахуся под бедры ему с мочениа и с поливаниа. Феодосий же сам своима рукама мыаше и опряташе; и лежа за 2 лѣта, святый же служа ему.

Феодосии же, узнав, что Антоний ушел в Чернигов, пошел с братией, и взял Исакия, и перенес его в келью свою, и ухаживал за ним. Был тот так расслаблен умом и телом, что не мог ни повернуться с боку на бок, ни встать, ни сесть, лишь лежал на одном боку, так что у него много завелось червей под бедрами из-за того, что он мочился и ходил под себя. Феодосии же сам своими руками обмывал и переодевал его; и тот лежал так целых два года, и святой служил ему.

Се же есть дивно чюдо, яко за два лѣта не вкуси хлѣба и воды, ни от какого же брашна, ни от овоща, ни языкомъ проглагола, но немь и глух лежа 2 лѣта.

И это было дивное чудо, что в течение двух лет не брал он в рот ни хлеба, ни воды, ни овощей и никакой пищи не ел, ничего не говорил и лежал нем и глух два года.

Феодосий же моляше Бога за нь и молитву творяше над ним день и нощь, дондеже на трѣтиелѣто проглагола и прошаше на ногу въстати, акы младенець, и нача ходити. И небрежаше въ церковь ити, и нуждею едва привлачаху его въ церковъ, и тако помалу нача ходити въ церковь.И посем нача ходити на трапезницу, и посаждахуего кромѣ братиа, полагаху пред нимъ хлѣбъ, и не хотяше взяти его, они же влагаху в руку его. Феодосий же рече: «Положите пред нимъ хлѣбъ и не влагайте в руку его, да сам ясть». И не ядяше всю недѣлю, и помалу оглядався, вкушаше хлѣба — и тако научашеся ясти. И симъ образом избави его великий Феодосие от козни диаволя и прелести его. Исакий же въсприа пакы житие жестоко.

Феодосии же молился Богу за него и молитву творил над ним день и ночь, пока больной на третий год не заговорил, и попросил поднять его на ноги, как младенец, и начал ходить. Но не стремился он в церковь пойти, и его насильно водили в церковь, и так мало-помалу стал он ходить в церковь. После этого начал он ходить в трапезную, и сажали его отдельно от братии, и клали перед ним хлеб, но он не брал его, они же вкладывали его ему в руку. Феодосии же сказал: «Положите перед ним хлеб, а в руку не вкладывайте: пусть сам ест». Он же не ел целую неделю, а потом понемногу огляделся и стал пробовать хлеб, и так выучился есть. И так избавил его великий Феодосии от козней дьявола и от прельщений его. И снова предался Исакий жестокому воздержанию.

Феодосию же преставившуся и Стефану игуменьство приимъшу, Исакий же рече: «Се уже прельстил мя еси, диаволе, сѣдяща на едином мѣсте, отселе уже не имам в печерѣ затворитися, но имамъ тя побѣдитиблагодатью Божиею, ходя в манастыри». И паки облечеся въ власяницу и на власяницю свиту тесну, и нача уродство творити. И нача помогати поваромъ и работати на братию, и на заутренюю преже всѣхъ входя и стоаше крѣпко и непоколебимо. И егда же приспѣваше зима и мрази лютии, стоаше же въ плесницах раздраных, яко многажды примерзаху нозѣ его к камени, и не подвизася ногама, дондеже отпояху утренюю. И по заутрении вхожаше в поварню и приготоваше огнь, и дрова, и воду, и тогда прочии прихождаху от братиа поварове.