Киевский лабиринт

Прямо с площадки Могилевский повел гостей вверх, по дорожке, проложенной по откосу. Вскоре они достигли верхней площадки горы. Оттуда открылся вид на Царский сад, Липки и часть Старого города. От беседки направились до водопроводной башни и к дому «европейской» гостиницы.

– Кому поставлен этот памятник? – осведомилась Вероника Альбертовна, указывая на скромный постамент.

– Бывшему киевскому генерал-губернатору Дрентельну, – пояснил Терентий Петрович. – Он скончался скоропостижно на этом самом месте во время парада по случаю празднования девятисотлетия крещения Руси в тысяча восемьсот восемьдесят втором году.

– Отсюда прекрасно виден весь Старый город! – воскликнул Ардашев. – Если я не ошибаюсь, перед нами Софийский и Владимирский соборы, так?

– Ты прав, Клим, – ответил статский генерал.

– А там что за монастырь? И костел какой-то…

– Михайловский монастырь и костел Святого Александра.

– Ах, как тут зелено! – воскликнула Вероника Альбертовна. – Прямо целое море деревьев.

– Да, теперь эти деревца уже подросли. Их высадили не так давно. Границы парка простираются до Трехсвятительной и Костельной улиц. Но я предлагаю пройтись вниз, к нижнему памятнику Святому Владимиру, к тому месту, где по преданию великий князь крестил сыновей.

Сначала пришлось пробираться вниз по Александровскому спуску по шпалам городской железной дороги до самой деревянной лестницы, которая начиналась шагах в пятидесяти от дома Купеческого собрания.

Вероника Альбертовна утомилась. Экскурсия стала ей надоедать, но она решила стоически добраться до места, а уж там и отдохнуть. Они шли еще минут десять, и наконец путешествие закончилось.

Оказалось, что памятник был построен в глубоком овраге, на дне которого стояла каменная часовня. В ней помещалась чаша, из которой струился крещатицкий источник. Сама же каменная колонна взметнулась ввысь аж на двадцать аршин. На ее вершине был установлен золотой шар с крестом. А внизу помещены две доски с надписями. На одной: «Святому Владимиру, просветителю России», на другой: «Усердием киевского гражданского общества за утверждение прав и привилегий, Императору Всероссийскому Александру I‑му».

– Ну что? Устали? – спросил Могилевский.

– А что еще вы можете предложить? Можем ли мы перейти к следующей части нашего познавательного дня? – весело прощебетала Вероника Альбертовна.

– Я приглашаю всех в Купеческий сад. Сегодня там играет оркестр оперного театра и выступает какой-то молодой певец по фамилии Вертинский. К тому же неподалеку есть одно чудесное местечко, где превосходная еврейская кухня. И я не отказался бы от фаршированной щуки или мясного кугеля.

– Хорошая идея, – согласилась Елена.

– Но только тогда не стоит идти в «Континенталь», – заметил Клим Пантелеевич. – Мой организм не выдержит такого обжорства.

– Ничего, выдержит, – улыбнулся Терентий Петрович. – Дом стоит надежно. Мы умрем, а он останется. К тому же будет лишний повод кутнуть.

Пройдя по аллее, компания вошла в Купеческий сад. Вход стоил двадцать копеек с человека. На фанерной тумбе висела яркая желтая афиша. Большими черными буквами пестрела надпись: «Крути, да не перекручивай» комедия в 4 актах. В главных ролях: П. Саксаганский, М. Заньковецкая, Л. Манько и другие.

– Первая украинская труппа, – пояснил Могилевский. – Театр деревянный, небольшой, но играют от души. Особенно хорош Саксаганский в роли прощелыги Голохвастого. Стоит ему только произнести свою коронную фразу: «Папаша, это свинство», как весь зал покатывается со смеху.

– Жаль, сегодня нет представления, – посетовал Ардашев, помогая дамам усесться за крайний столик.

Тотчас же возник официант и раздал всем меню.

На небольшой площадке играл оркестр. Солировал скрипач. Затем ведущий объявил:

– Наш печальный Пьеро. Он совсем недавно вернулся с фронта. Прошу любить и жаловать! Александр Вертинский!

Раздались аплодисменты, и появился высокий молодой человек в гриме печального клоуна. Он был высок, строен, театральная маска подчеркивала правильные черты лица. Пианист проиграл вступление, и полилась песня:

Я люблю Вас, моя сероглазочка…

Закончив петь, артист склонил голову, и к его ногам полетели цветы. Видимо, многие дамы пришли специально посмотреть выступление своего любимца.

Вдруг Ардашев услышал знакомый голос с характерным польским акцентом. Он незаметно посмотрел вправо и заметил, что за одним из столиков отдыхал тот самый молодой человек, которого он видел с покойной женой барона Красицкого в ювелирном магазине Гиршмана. Только на этот раз молодой человек был… с бароном. Они сидели и беседовали так, как будто были давно знакомы. Вновь явился официант и застыл в выжидательной позе.

– Мне кугель, пожалуйста, – сказал Терентий Петрович.

– А я возьму начиненную говяжью грудинку, – решила Елена.

– Думаю, стоит попробовать фаршированный говяжий язык, – вымолвила Вероника Альбертовна. – А ты, Клим, уже выбрал блюда?

– Пожалуй, я соглашусь на воловьи мозги с лимоном, – не сводя глаз с соседних столиков ответил статский советник.