КИФ-5 «Благотворительный». Том 3 «Для взрослых»

Мысли о возвращении были для меня мучительными. Я неважно чувствовал себя из-за болезни, но я знал, что если вернусь – я умру. Та часть меня, которая мечтала доказать всему и всем, что я прав, что есть где-то лучшая жизнь, что есть место лучше нашей деревни, что мой дед не был глупцом и выдумщиком, – она ещё вела меня вперёд. Но я и сам начинал чувствовать, что ничего за чертой леса нет. Я начал ловить себя на собственной лжи.

Ураганы осенью были обычным делом. Я вспоминал слова матери о том, что меня унесёт ветром, и вряд ли меня уже сможет кто-либо найти. И я иногда хотел бы, чтобы так и случилось – я видел ураганы вдалеке и тайно желал, хоть и боялся, что они уничтожат меня. Ураган отвёл бы меня от поражения. Эти мысли меня пугали, они были не к добру. Я вспоминал о них, когда вспомнил о матери.

Я часто задумывался, плачет ли она обо мне или уже свыклась с тем, что меня нет? Думает ли она, что я уже мёртв? А вот о Лорелее я совершенно старался не думать. Образ её и образ призрака-деда стоял у меня перед глазами во снах, и я знал, как эти образы опасны. Мне нельзя было идти туда, куда я шёл. Нельзя. Трезвый рассудок, внутренний голос шептал мне об этом. А Лорелея каждую ночь, когда я спал, шептала обратное – что мне нужно продолжать путь. Что впереди есть нечто… Любила ли она меня на самом деле, думал тогда я. Или желала мне смерти?

К началу ноября, когда я стал совсем тощим, я уже верно понял, что рассказы моего деда о чудном городе были враньём. Никакого города нет, дороги к нему не существует. Он говорил мне, что отправился туда в середине лета, как и я. И наткнулся на поселение к октябрю. И я шёл его же дорогой, но дорога была ложной. Так ли была неправа моя мать, называя его выдумщиком?

Я винил себя за то, что обманулся красивой историей. В конце концов, я был мальчишкой тогда, когда слушал его сказки. Вполне возможно, старик сочинил их, чтобы развлекать детвору. Никто из взрослых не воспринимал его всерьёз, все считали его лоботрясом. А я, промерзая под холодным ветром, уткнувшись в корни одинокого дуба, спрашивал себя: если он нашёл город, почему он в нём не остался?

Потому что никакого города не было.

Начиналась зима и мой кашель грозился убить меня. Если я уже знал, что впереди меня ничто не ждёт, я знал, что ничто не ждёт меня и позади. Начнётся зима и я встречу её на полпути. Я замёрзну, и моё исхудалое тело заметёт снегом. Я не знал тогда, зачем уже шёл, а просто шёл, встречая болезнь и холод. Кроме них, у меня друзей больше не было. А впереди – расстилался снова лес. Когда я впервые увидел его вдалеке, то не понял, обрадовался или огорчился. Мне было всё равно. Я просто плёлся к нему, чтобы уткнуться головой в стол какой-нибудь ели и завыть во весь голос, перекрикивая ветер. Мне хотелось кричать лишь одно. С горечью. Имя Лорелеи.

Последняя ночь, перед тем, как я умер, умер Эверетт Гарди, была путана и мрачна. Морозный ноябрьский немилосердный ветер расчищал небо от туч, и на могучем синем полотне, повисшем над дрожащим и жалким мной, ярко золотились звёзды. Их свет не грел, как и чужая мокрая земля, как ледяная вода речки, из которой я пил, как и сырая остывшая плоть подстреленных мною одиноких птиц. Грел только кашель, хриплый и тяжёлый, горячим пламенем сжигавший мои лёгкие. Я слышал лишь его и завывания ветра. Я плакал, глядя на яркий свет звёзд.

Я уснул где-то посреди дремучей чащи, под голым деревом, и спал, провалившись в невесомую желанную бездну. Пока меня не нашли.

Я лежал недалеко от просёлочной дороги. Они ехали на повозке к полям, когда женщина с чёрными глазами сошла на обочину и наткнулась на меня. Корзина выпала из её рук, она позвала на помощь; а я как будто бы спал, но был в сознании и всё видел. Хотя вряд ли я раскрывал глаз.

В тот миг я умер и во мне возродился некто другой – некто, полный надежды. Словно родилась новая сторона прежнего Эверетта и я стал совершенно иным Гарди.

Они вдвоём дотащили меня до повозки, погрузили наверх и укрыли сеном. Я лежал, и громко хрипел, и смотрел в серое небо, и пытался вспомнить, где я видел эту женщину ранее, нависшую надо мной. Я потом ещё не скоро понял, что нигде. Просто моё сознание тогда не могло ещё допустить, что где-то на свете есть человек, которого я не знаю. Ведь в нашей деревне я знал всех.

Когда меня доставили к лекарю, я провалился обратно в чёрную тягучую пропасть, а когда очнулся, и рядом не было, ни матери, ни Лорелеи, я всё осознал.

– Что это за место? – спросил я, обращаясь в пустоту.

Голос из дальнего угла ответил:

– Зависит от того, какое место ты искал. – Этот хриплый голос принадлежал старику.

Не в силах ответить, я думал о том, что мой дед оказался прав. Неужели он и правда был здесь, в месте, названия которого я пока не знаю? В конце концов, я сам оказался прав! Прав, а остальные неправы. Их неверие проиграло в тот день моему упрямству. Я был прав и чувствовал от осознания этого огромное счастье. Оно разливалось по моему телу приятными волнами. И если лечило не плоть, то мою сокрушённую отчаянием душу.