Kill the Beast (СИ)

На циферблате первый час ночи, я бреду по опустевшим улицам, сторонясь случайных прохожих, скрываясь в тени безлюдных подворотен, стесняясь себя, стыдясь себя. Телефон давно отключен — рано или поздно звонки от родителей должны были прекратиться, и я прекратила их сама. Бродяга, чья одежда в грязи, а душа в отрепьях. Наверное, так и опускаются: сначала теряют себя, а потом и свою жизнь. У меня есть деньги, немного, но хоть что-то. Долго выжидаю, пока в кафе не останется посетителей, и персонал не удалится в подсобку на долгожданный незаконный перекур. Проскальзываю в помещение КФЦ — как хорошо, что американские франчайзинговые кафешки работают круглосуточно — и сразу в уборную. Я не смотрю в зеркало. Боюсь. Некоторые боятся увидеть в зеркале Пиковую Даму, а я боюсь увидеть в нём себя. Я боюсь посмотреть в зеркало и ничего не увидеть. Снимаю куртку и штаны, сильно рискуя, застирывая наспех. Любимых солнечных очков и след простыл. Умываюсь, собираю спутанные узлами неровно остриженные волосы в хвост. Сушу шмотки под феном — мне не надо, чтобы они были сухими, я хочу чтобы они выглядели сухими. Двадцать минут в туалете — и меня никто не потревожил. Наконец, набираюсь смелости, шагаю в зал, стараясь изо всех сил изобразить “как ни в чём ни бывало” мину, иду к кассам и делаю заказ. Снова пиво, снова курица. Не хочу ни того, ни другого. Но мне надо где-то перекантоваться до рассвета. До рассвета в метафорическом смысле слова.

Я одна в зале в это время суток. Цежу пиво сквозь трубочку, будто насос — не останавливаясь. Не хочется пить — хочется напиться. Колокольчик над входной дверью звенит мимо моего сознания, мои глаза вперены в экран ТВ, там музыкальные клипы — темнокожие красотки на высоких каблуках, свет и краски чужой жизни. Мне нравится.

— Юлия? Боже, что с тобой? Ты знаешь, который час? Что с твоей одеждой?

Кто это говорит? Голос в моей голове? Схожу с ума? Пора бы.

— Ты в порядке?

Чувствую соприкосновение чьей-то холодной ладони со своим лбом.

— Да у тебя жар! Всё. Пойдём.

Уже в машине прихожу в себя. Рядом Лоренц, в его руке — большой стакан латте. В его машине чисто и пахнет ёлочкой. Он водружает картонную ёмкость с кофе в подстаканник и уже обеими руками трясёт меня за плечи.

— Очнись. Ты попала в аварию? На тебя напали? Ну не молчи же!

Мой взгляд сам нащупывают фокус — ярко-голубые глаза напрoтив собирают остатки внимания на себе, это не впервой.

— Ну что, что случилось? Скажи мне! Я врач, я помогу! Тебя изнасиловали?

— Со мной всё в порядке, - наконец прохрипываю я. — Доктор Лоренц, пожалуйста, отвезите меня домой.

Он не отпускает. Не хватается за руль, не спрашивает адреса. Он ничего не делает, лишь смотрит на меня, и смотрит, и смотрит… Он такой же, как и все. Все звери. Вдруг…

— Поплачь.

— Что? — переспрашиваю, хотя и поняла его с первого раза.

— Поплачь, станет легче.

Он притягивает меня к себе, позволяя моему сопливому носу зарыться в борты его пиджака. Я рыдаю дико, по-животному, пуская слюни на его одежду, а он лишь крепче прижимает мою голову к своей груди.

***

— Юля! Третий час! Мы не спим! Ты где загуляла?

Я не ожидала такой реакции. Значит, родители только и ждут, чтобы я “загуляла”. Да, они не спят, но в их лицах нет ни тени упрёка, нет в них и тени недавнего беспокойства. Они хотят, чтобы я “загуляла”. Это предательство, в какой-то степени.

— Всё нормально, в аварию попала, поскользнулась.

— Кошмар! Опять небось дорогу в неположенном месте переходила?

Ничего не отвечаю. Не из вредности, не со зла. Просто падаю с ног. Упала я уже в ванной, обтекаемая струями едва тёплой воды. Сколько грязи на мне. А сколько её во мне! Но я отмоюсь. Я стисну зубы и буду мстить за своё падение. Доктор Лоренц доказал, что я достойна жить, а я докажу, что Линдеманн — не достоин.

========== Одни калечат, другие исцеляют ==========

Хочу в универ, хочу на тренировку, хочу гулять, хочу жить — это так странно. Не узнаю себя, наверное, всему виною грёбаная простуда, укравшая у меня жизнь на целую неделю. Неделя в постели, в бредовом полусне, в мучительных звенящих болях, отдающих в голове при каждом её повороте. В раздираемом горле, заложенном носе, удушливом кашле, ломящихся суставах и самом страшном — в чувстве собственной ниначтонегодности. Я редко болею. Боюсь болеть. Самое страшное, что может случиться с любым человеком — это состояние беспомощности. Беспомощные люди — всегда жертвы.

Дождавшись, когда родители уйдут на работу, с трудом поднимаюсь с кровати лишь для того, чтобы отыскать в комнате ноутбук и телефон, и вернуться в кровать уже с ними. Телефона Ландерса у меня нет, но на сайте полицейского управления есть его рабочий номер. Тыкаю дрожащими пальцами по кнопкам, наконец слышу мягкий тембр с нотками усталости:

— Детектив Пауль Ландерс, слушаю вас?

— Здравствуйте, это Юлия… Вы помните меня? — голос совсем охрип, каждое слово даётся с трудом, обжигая воспалённое горло очередной волной напалма.

— Юлия? Конечно, помню. Вы звоните в связи с делом вашей подруги?

— Да. Линдеманн… Он в городе, я видела его.