Kill the Beast (СИ)

Родители вернулись поздно. Не знаю, как прошли поминки — мать и отец со мной не разговаривали, чему я была несказанно рада. Лежала на постели остаток вечера и всю ночь, в тишине, наблюдая игру уличных теней на потолке своей комнаты. Сколько раз мы спали здесь вместе — и в раннем детстве, как обретшие друг друга сестрёнки, и позже, когда, лет с четырнадцати, моя сестрёнка стала обретать для меня всё более привлекательные очертания. На этой постели валялись, делились планами, мечтали, как вырастим, она станет профессиональной спортсменкой, я — тренером по самообороне. Никогда не понимала этого её волейбола, боялась глухих ударов ладоней о мяч, но её длинные ровные конечности были созданы для этого глупого занятия. А мои — перекаченные, по мнению многих — для других ударов. Если бы я оказалась рядом, я бы её защитила. Мой тренер всегда говорил, что спорт и тренерская работа — это, конечно, хорошо, но главное для девушки — это быть готовой дать отпор маньяку при встрече в тёмной подворотне. С ним встретилась не я, и волейбол тебе не помог. И я тебя не спасла. Переворачиваюсь на живот, зубами впиваюсь в подушку, а ногтями раздираю кружевное покрывало. Как больно. Навсегда останусь одна в этом аду. Гореть без огня, кричать без голоса. БОЛЬНО!

Мне снится гигантская воронка, засосавшая нас с Анькой, мы падаем вниз, кружась по спирали, внезапно стенки воронки оборачиваются острыми винтовыми лопастями, разрубающими Аньку на части; её фрагменты разлетаются по сторонам, и я продолжаю слышать её крик, уворачиваясь от лопастей, окрашиваясь кровью моей подруги, а она всё кричит и кричит…

“Юля, Юля, проснись”, — мягкий голос матери постепенно заглушает рвущий сознание Анькин вопль. Открываю глаза — за окном светло. Мама легонько потряхивает меня за плечо, глядя при этом с тревогой.

— Там господин Ландерс приехал, хочет тебя видеть.

Оглядывает меня снисходительно.

— Ты даже не умывалась на ночь? И не переоделась? Я задержу его, а ты пока по-быстрому в душ и приведи себя в порядок, а то выглядишь, как…

“Как свинья”. Она всегда так говорит, но на этот раз почему-то не произнесла это вслух.

Опускаю ноги в грязных носках на холодный пол.

— Мам, — останавливаю её уже в дверях комнаты, — а он не сказал, что ему нужно?

— Нет, дочка, но если он приехал к нам ни свет ни заря, да на служебной машине — наверно, дело серьёзное!

Дочка. Вот даже как. Какое необычное утро.

***

Подъезжаем к дому Аниных родителей. С нами ещё двое офицеров — Ландерс объяснил, что хочет ещё раз осмотреть Анину комнату: мол, возможно, они что-то упустили, возможно, я смогу помочь обнаружить какие-нибудь тайники… Хозяева дома встречают нас на пороге, молча киваю им, они кивают в ответ. Странно, но они спокойны, и в их глазах даже не видно ненависти, только тихая скорбь. Видимо, Ландерс заранее подготовил почву для нашего появления.

Входим в комнату. Большая, захламлённая, такая родная… Офицеры сразу же приступают к осмотру: шарят по шкафам, по компьютеру, под кроватью. Анька — та ещё накопительница, в её хоромах сам чёрт ногу сломит. Осматриваюсь по сторонам: каждый уголок, каждая вещичка режет сердце безжалостным лезвием воспоминаний, снова больно, но мне нужно это чувство — в последний раз я здесь, и пусть хаотичный узор глубоких порезов сейчас заставляет сердце болеть, со временем порезы заживут, но останутся шрамы. Шрамы — навсегда; рубцы-напоминания, щербатое полотно памяти о моей Аньке. Беру с тумбочки пыльную фоторамку: в ней мы, вдвоём, ещё совсем юные — фото из летнего спортивного лагеря на берегу Балтийского моря, тогда мы целых три недели посвящали время лишь тренировкам, купаниям и ночным бдениям у костра. Мы были счастливы, и это фото — редкий случай, когда картинка полностью отражает реальное настроение момента, на ней запечатлённого.

— Возьми себе, — слышу голос Анькиной матери, — возьми, пусть останется у тебя.

Я снова молча киваю и засовываю рамку в глубокий карман спортивных штанов, предварительно стерев с неё пыль ладонью. Фото приятно греет сквозь штаны, я буквально чувствую, как оно горит. Как влага на моих ресницах.

— Юлия, подумай, где твоя подруга могла бы прятать свои секреты? Что-то, что бы вывело нас на личность того, с кем она встречалась?

Вновь осматриваю комнату. Сломанная барабанная установка у окна привлекает внимание — на ней никто не умел играть, никто и не помнит, откуда она здесь взялась, но мы с Анькой, бывало, знатно портили жизнь соседям, когда родителей не было дома.

— В барабане смотрели?

— Где-где?

Чего он только не повидал внутри себя — разломав его ещё в детстве, мы хранили там журналы с похабными картинками, а в отрочестве, бывало, травку. Я знаю, что когда-то Анька держала там свой дневник — нет, не личный, его она не вела, а школьный, у неё их было два: для учителей (для плохих оценок) и для родителей (образцово-показательная фейк-версия). Молча беру с полки валяющуюся там железную пилочку для маникюра, подхожу к барабану, подцепляю едва закреплённую, исцарапанную крышку…