Киллеръ для венценосной особы

– Говори! – обрадовался директор. Энтузиазм Петра Ивановича лился целебным бальзамом на его душу, израненную безжалостным скепсисом прочих сотрудников.

– Анька!

– Аня? Что Аня? Зачем?

В «Зорком глазе» работала одна-единственная Аня – Анна Даниловна Сапрыкина, секретарша фирмы. Она не выделялась никакими особыми деловыми качествами, помимо, пожалуй, добросовестности; но что касалось внешних данных, то даже самый злостный недоброжелатель, даже будь он женщиной, не смог бы поставить их под сомнение.

Как описать красивую женщину? Сообщить сакральное соотношение объемов? Рассыпаться в комплиментах ее глазам, волосам и губам? Все это пути, ведущие в никуда; обязательно найдется кто-нибудь, кто, не видав оригинала, удивленно пожмет плечами и скажет: «Она худа!» Или наоборот: «Она толста!» Или, например, брезгливо поморщится, заслышав про «тяжелые черные пряди, благоухающие ароматами роз». Но тот же самый скептик, увидав Анну Даниловну, царственно восседающую в своем секретарском кресле, немедленно застыл бы в позе немого обожания, не имея в голове ни единой мысли, кроме: «О Боже, какая красота!» или чего-нибудь в этом роде, с поправкой на имеющийся словарный запас. И пускай даже наш воображаемый недоброжелатель поначалу имел в виду иной идеал красоты – например, модный ныне тип истощенной диетами накрашенной мумии, только и способной что ковылять по подиуму, пошатываясь от недоедания. Пустяки! Вся эта блажь мгновенно улетучилась бы при первой же встрече с Анной Даниловной, изумительное тело которой казалось идеальным, умозрительным телом, каким-то чудом воплотившимся в нашем несовершенном мире.

Может показаться странным, отчего такая красавица работала всего лишь секретаршей во всего лишь маленькой торговой фирме? Господи, да потому что дура! Да-да, при всех своих достоинствах Анна Даниловна представляла собой тип самой настоящей мечтательной дуры, весьма равнодушной к тому же к материальной стороне бытия. Духовную сторону по большей части составляли романы с какими-то недопринцами то из числа недалеких смазливых мальчиков, то из среды коварных и циничных подонков. Благодаря крошечности своего ума, совершенно теряющегося посреди изобилия души и сердца, Анна Даниловна потратила дюжину лучших лет своей жизни на то, чтобы постичь все разнообразие ничтожества десятка недостойных избранников, и к тридцати годам являла… нет, не печальный, напротив – восхитительный, неимоверно прекрасный пример справедливости поговорки «Не родись красивой, а родись счастливой».

Петр Иванович, конечно, восхищался красотой Анны Даниловны наравне со всеми прочими мужчинами «Зоркого глаза»; однако из какой-то малопонятной скромности не считал себя достойным ее внимания. И напрасно! На самом деле он нравился Анне Даниловне, но она в свою очередь разделяла расхожее предубеждение, что ежели мужчина не делает шага навстречу, значит, не очень-то и любит, а самой навязываться неприлично. Эти громоздящиеся недоразумения придавали их деловому партнерству оттенок грубоватой нежности, не доходящей даже до невинного обмена подарками между 23 Февраля и 8 Марта. Нежность обитала в интонациях, жестах и движениях – но между всем этим и тем, что называют беспощадным, сметающим все преграды словом «любовь», зияла пропасть шириною в бесконечность. Взаимная симпатия порой отделяет от любви надежнее, чем ненависть; постоянно довольствуясь малым, можно за всю жизнь не достичь цели, находящейся совсем близко.

Невозможно сказать, в какой пропорции креативное озарение Петра Ивановича диктовалось симпатией к Анне Даниловне, а в какой – рациональным расчетом; однако его предложение внешне выглядело вполне рассудочным и сулило должный рекламный эффект.

– А вот зачем, Пал Семеныч! Анька – баба видная, можно сказать – красивая. Так ведь?

– Да что уж там – красивая баба, кто бы спорил, – поддакнул заинтригованный генеральный.

– Ну вот. Поставим ее около стенда, скажем, чтобы нарядилась покруче, – пускай народ приманивает? А я буду уже про камеры впаривать. Народу толпа набежит, зуб даю. На Аньку-то поглазеть… Опять же, в четыре глаза последим, чтобы с экспозиции чего не свистнули.

Генеральный задумался. Предложение Петра Ивановича казалось в высшей степени дельным, но оставаться на целую неделю без секретаря тоже не хотелось. И все же, подумав минутку, Павел Семенович согласился – слишком уж много оказалось поставлено на карту этой злосчастной выставки, чтобы приберегать козыри в рукаве.

– Ладно, бери…

– Возьму! – радостно выпалил Петр Иванович и заторопился к выходу.

Глава 2

Выставка «Безопасность-97» проходила на ВДНХ, в 14-м павильоне, который запомнился Петру Ивановичу еще с 1982 года. В том благословенном году, когда все было молодо, зелено и прекрасно, праздновалось 60-летие образования СССР. В ознаменование круглой даты руководство страны решило немного погордиться достижениями, для какой цели и выбрало 14-й павильон – огромную стеклянную коробку с высоченным потолком, подпертым хитроумными, нарочито выставленными напоказ стальными фермами.