Киллер навсегда

На одной из стен подземелья, среди разноцветной проводки, была закреплена простенькая видеокамера, которая давала изображение на доисторический черно-белый монитор. Филин и Лариса сидели перед экраном, пили кофе и, перебрасываясь редкими фразами, следили за мучениями Локтионова.

— Сильно виноват, — констатировал Филин. — Можно говорить. Послать мальчиков?

— Нет, я хочу сама.

— Опасно.

— Не переживай. При любом раскладе он никогда никому не пожалуется. Хотя ты прав. Пошли кого-нибудь посмышленее.

Смышленых оказалось двое. Подобная роль выпадала им не впервой. Первое время возбуждало, наполняло и переполняло чувством собственной значимости, потом привыкли, и даже лица тех, кого приходилось допрашивать, потихоньку стирались из памяти. Дело свое они знали, так что до крайностей, до крюка под потолком или паяльника, доходило редко. Справлялись словами, усиленными парой затрещин. Ничего сложного.

Им всегда предлагали деньги. Они бы, может, и взяли, зарплата рядового бандита и вправду невелика, но помнили о видеокамере и только вздыхали, оценивая названные суммы.

Прав был Актер, когда говорил, что Локтионов расколется от одного удара в брюхо. Тут и удара не потребовалось: через пять минут, осознав, что торг неуместен, выдал он всю подноготную.

Лариса остолбенела, когда услышала фамилию исполнителя.

— …твою мать!

— Сильно сказано, — одобрил Филин. — Кто он такой?

Лариса отмахнулась. Филин помог ей с Локтионовым, но в дальнейшем на него рассчитывать нечего. Разве что опять встречаться с нужными людьми, просить, обещать ответные услуги, договариваться, чтобы они ему позвонили или выделили кого-то другого. Целый день уйдет на эту бодягу.

— Его показания чего-то стоят? — спросила Лариса.

Филин не удивился. Сам он периодически «сливал» милиции зарвавшихся конкурентов и не видел в том ничего дурного. Главное, конечно, чтоб остальные не узнали. Они поступают так же, но кто ж это вслух признает?

— Стоят, если он их повторит на суде и в чистых штанах.

— А если записать на видео? Дать ему привести себя в порядок, развязать? Филин отмахнулся.

— Надо сделать запись, — решила Лариса. — Найдешь камеру?

— Постараюсь.

— Я с ним сама поговорю…

Отпустив «смышленых», Лариса встала перед смотревшим в пол Локтионовым, закурила и спросила:

— Чего ж мне такая мысль раньше в голову не пришла? Сомневалась чего-то, жалела тебя… Дура, одно слово. Правда, слава Богу, опомнившаяся. Ты меня слышишь, Эдуард?

— Мне очень жаль, — сказал бывший директор.

— Не будем о жалости. У тебя, Эдуард, есть два пути. Как в кино. Либо ты идешь к прокурору, либо мы… Точнее, уже я одна, — иду У загс. За твоим свидетельством о смерти. Что тебе больше нравится?

— Мне все равно.

— Так не бывает. Решай, всё в твоих руках. Локтионов решать не хотел.

— Так, понятно. Сейчас ты отмоешься и все, о чем говорил, повторишь под запись. Ты меня понял? Повторишь все досконально, со всеми подробностями.

— А потом?

— Потом будем ждать. Я же говорила, у тебя два варианта. Если оставлю живым, пойдешь в тюрьму, и не дай тебе Бог на следствии или в суде хоть на шаг отойти от своих показаний! Удавят в ту же минуту. Кроме того, я тебе обещаю, что денег не пожалею, но создам тебе в тюряге такие условия, что… Жить будешь под шконкой, вылезать — три раза в сутки, чтобы пожрать, в камере прибраться и задницу свою подставить. Не знаю, сколько тебе отмерит суд, но обещаю, что так с тобой будет каждый день. Дадут десятку — все десять лет тебя будут драть во все щели и повеситься не дадут… Выбирай, что тебе по душе: такая жизнь или смерть? Смерть, правда, тоже будет нелегкой…

Чувствуя, что от него ждут ответа и никуда от этого не деться, надо отвечать, Локтионов хотел выбрать второе. Лариса своими руками его не тронет, так отчего же не соврать? Приготовился соврать, но вспомнил глаза одного из «смышленых», и слова застряли в горле.

Прокашлявшись, Эдуард Анатольевич выдавил:

— Лучше в тюрьму.

«Ничего, еще посмотрим, как там повернется», — мысленно ободрил он себя.

— Я так и знала. — В голосе Ларисы прозвучало торжество. — Одного не пойму: как же сестренка терпела тебя все эти годы?

Два года назад у Локтионова был инфаркт. Он подумал, что если сердце прихватит сейчас, то это будет наилучшим выходом. Но сердце, как назло, не прихватывало.

От жалости к самому себе Локтионов заплакал, потом и зарыдал в голос.

В голове его вертелось дурацкое слово «фантасмагория».

Он не понимал, почему все так получилось.

Филин позвонил Кольской:

— Жанна? Он сегодня не придет. Не переживай.

— Надеюсь, я все-таки это переживу… Сам заглянешь?

— Как получится… Устал очень.

— Если надумаешь — захвати чего-нибудь к чаю. Жду.

Разъединившись с бандитом, Кольская набрала служебный номер оперативника Борисова:

— Олег? Все опять переигралось. Извини, но сегодня никак не получится…