Киллоу

— Зено, держи рот на замке. Тут надо хорошенько все обдумать. По-моему, Тэп знал, что делал.

Зено поставил на землю кружку с кофе и набил трубку. Он говорил тихо, опасаясь, что нас услышат.

— Не хочу тебя обидеть, но Тэп Генри думает только о себе. То есть в первую очередь о себе. Допустим, ему нужна та земля. Чтобы иметь право на землю, ее надо использовать, на ней нужно пасти скот. И что он делает, зная, что вы дома недовольны и хотели бы перебраться на Запад? По-моему, мы попадем прямо на пастбищную войну, и воевать нам придется на стороне Толана Бэнкса, а это очень плохо.

— Не знаю, — сказал я. — Да и с Толаном Бэнксом мы не встречались.

— Я говорю, плохой он человек. Для него все способы хороши, лишь бы выиграть. Он многих убил. Рассказывают, что он — один из банды Болд Ноба, что орудовала в Миссури. Тут я ничего не могу сказать, судя по выговору, он скорее из Джорджии.

Мы тронулись в путь до рассвета, управляться со скотом становилось все тяжелее. Коровы не пили уже больше суток, у них не было никакого желания идти вперед в засушливые, безводные земли, и некоторые, похоже, решили вернуться обратно, вспомнив Каухаус.

Я снова работал в конце стада. Никто не мог упрекнуть меня, что я отлыниваю от работы, потому что главный в перегоне. В полдень мы нашли обрыв, под которым на полмили протянулась тень, мы согнали туда стадо и остановились, пережидая самые жаркие часы.

Когда я подъехал к фургону Мигеля, он сидел.

— Скоро я сяду на коня и тогда помогу, — сказал он.

Оглядевшись, я заметил, что рядом никого нет.

— Мигель, — сказал я, — мы направляемся на пастбища в Нью-Мексико.

— Да, я это знаю.

— А ты знаешь долину Мимбрес?

— Да. — Лицо Мигеля напряглось.

— Эта земля занята?

Мигель заколебался.

— Да… большая ее часть. Там сейчас неспокойно. Но долина большая, может быть, мы говорим о разных пастбищах.

— А долина Лейк?

— Да… знаю. Там очень неспокойно: нападают апачи, белые тоже… в том числе мой народ, потому что некоторые из них не лучше Фелипе Сото.

— Думаешь, у нас там будут неприятности? Нам сказали, что пастбища свободны. Значит, они заняты?

— Да… и у вас будет много неприятностей. — Мигель помолчал. — Сеньор, я сожалею, что пока не могу ездить верхом. Я знаю, как вам сейчас тяжело.

— Тебе известна эта тропа?

— Нет. Я ехал с севера. Я уходил от погони, а когда меня ранили, старался добраться до воды, до Кончо.

Ближе к вечеру мы снова погнали стадо. Кончита уселась верхом на свою высокую лошадь, и, как ни странно, оказалась вполне пригодной к работе со скотом.

Нам был дорог каждый всадник. Стадо шло неохотно, стараясь свернуть в сторону или назад, но мы работали изо всех сил, направляя его на запад, в залитую звездным светом ночь. Наконец мы остановились, но скот никак не хотел укладываться на ночевку, беспрестанно мыча, и в конце концов я сдался.

— Па, давай гнать дальше. Все равно они не будут отдыхать, так что пускай лучше идут.

Мы снова тронулись, не помня себя от усталости. Сухая кожа обтянула скулы людей, глаза ввалились, но мы шли вперед. С выжженной земли поднималась густая, удушливая белая пыль.

Настало утро, но мы не отдыхали. Поднялось солнце, похожее на малиновый огненный шар, в воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения, он давил тяжелым грузом так, что дышать приходилось с усилием. Скот едва шел, казалось, что половине коров легче умереть, чем идти дальше.

К полудню коровы спали с тела настолько, что выпирали ребра, а глаза их обезумели от жажды. Пятнистый бык дико озирался, ища, кого бы подцепить рогом, и у лошадей едва хватало сил, чтобы увертываться.

Мы сварили кофе, и ковбои подъезжали к костру, буквально падая с коней, с воспаленными от усталости глазами. Однако никто не жаловался. На Кончиту страшно было смотреть, но она улыбнулась мне, а когда я предложил ей отдохнуть в фургоне, лишь покачала головой.

Ко мне подошел Фоули.

— Дэн, — сказал он, — мы выдохлись. То есть я говорю про лошадей. Они едва держатся.

— Ладно, перекладывайте вещи и припасы в два фургона.

Мигель встал, опершись о задний борт.

— Я поеду верхом, — сказал он.

Он не стал слушать мои возражения, и, по правде говоря, нам стало легче, когда он пересел на коня, хотя помощи от него ждать не приходилось — удержался бы сам в седле. Весь груз, полегчавший за счет съеденных припасов, распределили на два фургона. Освободившихся лошадей использовали для работы со стадом.

Горькая пыль облаками поднималась из-под копыт, набиваясь в горло. Пылающее солнце висело в белесом, раскаленном небе, вдали танцевали миражи. Скот с каждой милей шел все медленнее. Отстающих подстегивали лассо, загоняя обратно в стадо. То там, то здесь обессиленно падали старые коровы и тут же умирали. Наши крики сливались с ревом животных. Мы продолжали идти вперед.

Это была адская работа, однако Кончита не отдыхала ни минуты. Она работала, как заправский ковбой, не давая себе никаких поблажек. Несколько раз я даже видел, как подгонял отставших коров Мигель.