Ким

-- Потому что у него большое доброе сердце.

-- Нет такого бенгальца, чье сердце было бы больше сухого грецкого ореха. Но не об этом речь... Теперь насчет грецких орехов. После услуги дается награда. Я говорю, что вся деревня твоя.

-- В том-то и горе,-- начал Ким.-- Вот сейчас только я обдумывал, как осуществить некоторые желания моего сердца, которые...-- но не стоит перечислять комплименты, подходящие для такого случая. Он глубоко вздохнул.-- Но мой учитель, побуждаемый видением...

-- Ха! Что могут видеть старые глаза, кроме полной чашки для сбора милостыни?

-- ...уходит из этой деревни назад, на Равнины.

-- Попроси его остаться.

Ким покачал головой.

-- Я знаю своего святого и ярость его, когда ему противоречат,-- ответил он выразительно.-- Его проклятия сотрясают горы.

-- Жаль, что они не спасли его от удара по голове. Я слышала, что ты именно тот человек с сердцем тигра, который отколотил сахиба. Дай ему еще немного отдохнуть. Останься!

-- Женщина гор,-- сказал Ким с суровостью, которой все же не удалось сделать жесткими черты его юного овального лица,-такие предметы слишком высоки для твоего понимания.

-- Боги да смилуются над нами! С каких это пор мужчины и женщины стали отличаться от мужчин и женщин?

-- Жрец всегда жрец. Он говорит, что пойдет сей же час. Я его чела и пойду с ним. Нам нужна пища на дорогу. Он почетный гость во всех деревнях, но,-- Ким улыбнулся мальчишеской улыбкой,-- пища здесь хорошая. Дай мне немного.

-- А что, если не дам? Я главная женщина этой деревни.

-- Тогда я прокляну тебя... чуть-чуть... не очень сильно, но так, что ты это запомнишь,-- он не мог не улыбнуться.

-- Ты уже проклял меня опущенными ресницами и вздернутым подбородком. Проклятие? Что для меня слова?!- она сжала руки на груди...-- Но я не хочу, чтобы ты ушел в гневе и дурно думал обо мне, собирающей коровий навоз и траву в Шемлегхе, но все-таки не простой женщине.

-- Если я о чем и думаю,-- сказал Ким,-- так это только о том, что мне не хочется уходить отсюда, ибо я очень устал, а также о том, что нам нужна пища. Вот мешок.

Женщина сердито схватила мешок.

-- Глупа я была,-- сказала она.-- Кто твоя женщина на Равнинах? Светлая она или смуглая? Когда-то я была светлая. Ты смеешься? Когда-то -- давно это было, но можешь поверить моим словам -- один сахиб смотрел на меня благосклонно. Когда-то, давным-давно, я носила европейское платье в миссионерском доме, вон там.-- Она показала в сторону Котгарха.-- Когда-то, давным-давно, я была кирлистиянкой и говорила по-английски, как говорят сахибы. Да. Мой сахиб говорил, что вернется и женится на мне... Он уехал,-- я ухаживала за ним, когда он был болен,-но он не вернулся. Тогда я поняла, что боги кирлистиян лгут, и вернулась к своему народу... С тех пор я и в глаза не видела ни одного сахиба. (Не смейся надо мной -- наваждение прошло, маленький жрец!) Твое лицо, твоя походка и твой говор напомнили мне о моем сахибе, хотя ты всего только бродячий нищий, которому я подаю милостыню. Проклинать меня? Ты не можешь ни проклинать, ни благословлять!-- Она подбоченилась и рассмеялась горьким смехом.-- Боги твои -- ложь, слова твои -- ложь, дела твои -- ложь. Нет богов под небесами. Я знаю это... Но я на мгновение подумала, что вернулся мой сахиб, а он был моим богом. Да, когда-то я играла на фортепиано в миссионерском доме в Котгархе. Теперь я подаю милостыню жрецам-язычникам.-- Она произнесла последнее слово по-английски и завязала набитый доверху мешок.

-- Я жду тебя, чела,-- промолвил лама, опираясь на дверной косяк.

Женщина окинула глазами высокую фигуру. -- Ему идти! Да он и полмили не пройдет. Куда могут идти старые кости?

Тут Ким, и так уже расстроенный слабостью ламы и предвидевший, каким тяжелым будет мешок, совершенно вышел из себя.

-- Тебе-то какое дело, зловещая женщина, как он пойдет? Что ты хочешь накаркать?

-- Мне дела нет... А вот тебя это касается, жрец с лицом сахиба. Или ты понесешь его на своих плечах?

-- Я иду на Равнины. Никто не должен мешать моему возвращению. Я боролся с душой своей, пока не обессилел. Неразумное тело истощено, а мы далеко от Равнин.

-- Смотри!-- просто сказала она и отступила в сторону, чтобы Ким мог убедиться в своей полнейшей беспомощности.-Проклинай меня! Быть может, это придаст ему силы. Сделай талисман! Призывай своего великого бога! Ты -- жрец,-- она повернулась и ушла.

Лама, пошатываясь, присел на корточки, продолжая держаться за дверной косяк. Если ударить старика, он не сможет оправиться в одну ночь, как юноша. Слабость пригнула его к земле, но глаза его, цепляющиеся за Кима, светились жизнью и мольбой.

-- Ничего, ничего,-- говорил Ким.-- Здешний разреженный воздух расслабляет тебя. Мы скоро пойдем. Это горная болезнь. У меня тоже немного болит живот...-- Он встал на колени и принялся утешать ламу первыми пришедшими на ум словами.

Тут вернулась женщина: она держалась еще более прямо, чем обычно.