Ким Филби. Неизвестная история супершпиона КГБ. Откровения близкого друга и коллеги по МИ-6

В любом случае никто никогда не узнает, смог бы Ким Филби пробраться на самый верх или нет. Аналогичные шансы имело несколько других офицеров СИС приблизительно его возраста, не говоря уже о кандидатах со стороны. В 1951 году ему еще предстоял долгий путь, однако уже, видимо, сказывалась напряженность двойной жизни. Если бы Ким когда-либо нацелился на место шефа контрразведки, то я думаю, он оставил бы эту идею к 1950–1951 годам, понимая, что его годы в качестве офицера СИС уже сочтены. Иначе он бы, конечно, постарался отыскать способ избавиться от присутствия в своем доме такой компрометирующей личности, как Гай Бёрджесс; его эффект на репутацию солидного и надежного человека, рожденного для высоких постов, вероятно, был весьма разрушительный. Так, Патрик Сил утверждает, что даже до бегства Бёрджесса и Маклина не слишком благозвучные доклады о поведении Кима в Вашингтоне и без того подпортили бы его возможности занять кресло шефа. До этого, наверное, все-таки дело не дошло, но его репутация, возможно, и в самом деле пострадала. Я потом слышал подобные вещи, однако мне сдается, что все это домыслы людей, которые крепки лишь задним умом.

Русские, возможно, и осознали, что время их «Кембриджской тройки» подходит к концу, но даже они едва ли могли ожидать, что в мае — июне 1951 года все трое одновременно прекратят оказывать услуги. Хотя Маклина и Бёрджесса, оказавшихся в России, еще вполне можно было использовать в качестве консультантов и советников по дипломатическим и политическим вопросам, на ближайшие два года обоих отправили в далекий Куйбышев. Это говорит о том, что их польза для России считалась минимальной. (Ким пишет примерно то же самое: «Было важно спасти Маклина… Никаких вопросов о его будущем потенциале для Советского Союза не поднималось». То есть достаточно и того, что он был просто старым товарищем.) Сам же Ким на своем посту в СИС и все еще находясь в Англии, по сути, остался ни с чем. Он лишился прежних возможностей и больше не мог сообщать о текущих делах разведки; вероятно, он больше не мог использоваться и в качестве консультанта, поскольку теперь вступать с ним в регулярные контакты было просто опасно. И в самом деле, судя по его рассказу, им с русскими пришлось прервать отношения, и так продолжалось значительную часть из последующих пяти лет. Если бы он имел возможность продолжать активную работу на русских в тот период, я думаю, он не преминул бы написать об этом в своей книге.

Его потеря для русских была, без сомнения, несколько смягчена приобретением Джорджа Блейка. Я слишком мало знаю о Блейке, чтобы сравнивать семь лет его работы, с 1953 по 1960 год, с аналогичным по длительности периодом Кима Филби — с 1944 по 1951 год. Время Блейка пришлось на более интересный этап в мире разведки, однако он не был так близок к руководству. В его заявлении, которое цитировалось на суде, содержалась такая фраза: «Не было ни одного официального документа ни по одному вопросу, к которому у меня имелся доступ, который не был передан моему советскому связнику». Это признание, или заявление, едва ли стоит принимать буквально, если только «входная папка» Блейка был не похожа на любую другую, которую я знал; ведь почти невозможно сфотографировать или унести с собой все страницы всех документов, которые проходят через того или иного сотрудника в течение дня. Но похоже, у Блейка и в самом деле были возможности регулярно поставлять русским документы, что ставит его весьма высоко в табели о рангах секретных агентов.

Ценность Кима Филби для русских в период его работы в СИС заключалась в его нахождении в этом ведомстве. В пределах и до некоторой степени за пределами его собственной весьма широкой области деятельности не могло произойти ничего мало-мальски важного, что не было бы передано русским при очередном контакте. Теперь же все резко прекратилось. Его полезность в период с середины 1951 года до середины 1956 года, видимо, была либо сведена к нулю, либо минимальна. Было ли для него лучше как можно скорее сбежать в Москву после исчезновения Бёрджесса и Маклина? Он явился бы туда в возрасте тридцати девяти или сорока лет, зная о текущих делах СИС и ЦРУ, и впереди у него еще было бы немало лет активной службы. Вместо этого его ценность для русских в течение всего периода между отставкой в СИС в 1951 году и его бегством в СССР в 1963 году, видимо, заключалась в его работе в Бейруте, куда он прибыл в августе 1956 года.