Ким Ир Сен

В условиях, когда общество во многом само контролирует себя, роль прямого государственного насилия является второстепенной. Но оно также всегда активно практиковалось. В арсенале наказаний самое тяжелое — смертная казнь, иногда осуществлявшаяся публично. В первую очередь она применялась к политическим преступникам, которые вообще выделялись в особую категорию по сравнению с уголовниками (как и в сталинском СССР). А. Ланьков утверждает, что, например, в ходе кампании 1957–1960 годов по борьбе со «злостными контрреволюционерами» было казнено 2500 человек⁸.

Впрочем, расстрел всегда рассматривался скорее как демонстративная мера. Основной упор в соответствии с принципами чучхе делался на перевоспитание в трудовых лагерях. В силу общей закрытости страны «северокорейский ГУЛАГ» окружала плотная завеса секретности с самого момента его создания в конце 1940-х годов. Основным источником информации о лагерях служат воспоминания бывших узников, которым впоследствии удалось бежать из страны.

Один из самых известных — Кан Чхоль Хван, написавший воспоминания о своем пребывании в «зоне революционизации» лагеря для политзаключенных Йодок с 1977 по 1987 год. Кан попал туда ребенком вместе со своей семьей, поскольку его дед был обвинен в государственной измене. В лагере была даже специальная школа, которую он окончил. Кан пишет о постоянном чувстве голода: пайка из кукурузы (500 граммов в день) не хватало, чтобы насытиться, и заключенные ловили и ели крыс и змей. Он описывает пытки, которым подвергали провинившихся, и публичные казни попытавшихся бежать (15 случаев за 10 лет). Естественно, особо важное место занимала идеологическая работа: в школе дети должны были зубрить биографию и выступления Ким Ир Сена. Так же как и на воле, в лагере проводились собрания критики и самокритики. Когда считалось, что человек перевоспитался, его отпускали на свободу.

Еще один способ наказания — понижение социального статуса. С этим нередко сталкивались функционеры ТПК, когда их за ту или иную провинность отправляли на перевоспитание на тяжелые работы на фабрику или в колхоз. Впоследствии они вполне могли вернуться на прежнюю должность.

В северокорейской литературе нередко встречаются рассказы о том, как человека, совершившего ту или иную ошибку, либо неблагонадежного социального происхождения, начинают несправедливо третировать особо рьяные партийцы. В одной из таких историй провинившегося партийного работника собираются «революционизировать» (не сообщается, что это такое, но, по всей видимости, имеются в виду те самые «зоны революционизации», о которых рассказал Кан Чхоль Хван) и увозят из дома. Родственники, проливая слезы, сообщают об этом Ким Ир Сену. Тот отдает приказ отменить наказание, и воссоединившееся семейство снова плачет — теперь уже от радости и благодарности к великому вождю.

Сам Ким не был кровожадным человеком. Как и свою роль вождя, он воспринимал такую Жесткую репрессивную систему как некую необходимую функцию. Он мог расплакаться, получив помощь от Сталина во время войны или обняв старого соратника по партизанской борьбе, но был беспощаден к тем, кого считал преступниками против государства и собственного режима, а эти понятия он не разделял никогда.

…Приближалось 15 апреля 1972 года, день 60-летия Кима. Он был в хорошей форме и чувствовал себя моложе своих лет. И тем не менее в преддверии юбилея его все чаще посещали мысли о выборе преемника. «Я ведь не бессмертен. Скоро уже шестьдесят, и кто знает, что будет дальше, — размышлял он, глядя на клонящееся к горизонту солнце. — А что произойдет, когда меня не станет? Не появятся ли новые ревизионисты, не выползут ли из нор затаившиеся там Хрущевы — предатели Родины и социализма? Нет, я должен предотвратить это».

Ким взял трубку: «Соедини меня с Чен Иром». Вскоре на другом конце провода раздался его взволнованный голос:

— Да, отец. Что-то случилось?

— Ничего, сынок. Погода хорошая, не хочешь ли прогуляться? Заодно осмотрим и новый памятник.

— Конечно, отец.

Через пару минут в дверь осторожно постучали: «Дорогой вождь, машина подана». Ким надел поверх френча легкое демисезонное пальто и спустился вниз по лестнице. Машина помчалась по улице, проехала пару кварталов и остановилась у широкой лестницы.