Киммерийский закат

Вернувшись, генералы прежде всего обратили внимание, что бразды правления на тайной кремлевской сходке неожиданно взял на себя Лукашов, известный в партийно-кагэбистских кругах по кличке Кремлевский Лука.

– Плохо, конечно, что нам не удалось получить заключения лечащего врача Русакова, – тихим, размеренным голосом проговорил он. – Тем не менее мы должны объявить народу, что Президент болен. В любом случае и при любом исходе это позволит нам маневрировать. Ну, заболел человек, с кем не бывает! Подлечится – и сразу же приступит к исполнению. Но если вдруг здоровье ухудшится… – тогда что же, тогда встанет вопрос об отставке. Пока же объявим, что, исходя из положений Конституции, полномочия его переходят к вице-президенту страны Ненашеву, который согласовывает свои действия с остальными членами утвержденного Верховным Советом Госкомитета по чрезвычайному положению.

– Но ведь все равно пресса, общественность потребуют официального заключения медицинской комиссии, – раздосадовано напомнил Ненашев, укоризненно взглянув при этом на Корягина. – И потом уж одним лечащим врачом Русакова не обойтись. К тому же потребуют убедить народ, что Президент находится не под арестом, а на свободе.

– И потребуют, – мягко, корректно поддержал его Лукашов. – Мало ли чего они могут потребовать! Придет время – предоставим: и медзаключение, и самого никем и никуда не заключенного Президента.

Именно то, что до сих пор Лукашов держался в тени, не проявляя никакой активности, заставляло остальных участников этой «тайной вечери» чувствовать себя путчистами. Но вот Кремлевский Лука заговорил – уверенно, убедительно. А ведь это – Председатель Верховного Совета страны. Если Ненашев – всего лишь «вице», второе лицо в президентской иерархии, в исполнительной ветви власти, то Лукашов – глава ветви законодательной, и говорит он сейчас «гласом народа».

«Хорошо держится, подлец, – искренне восхитился его поведением шеф КГБ. – Будет замечено. Непонятно только, почему до сих пор жеманился. Выжидал? Набивал себе цену? Если опять спасует, под протокол – и в расход!»

35

Надев широкополый плащ и такую же широкополую серую шляпу, Виктор вальяжно прошелся по утреннему «Лазурному берегу», который кроме «Интернационаля» именовался в свое время еще и «санаторием им. Молотова» – о чем свидетельствовала старинная надпись, сохранившаяся на фронтоне одного из корпусов.

Стараясь не привлекать к себе особого внимания, однако же и не напуская на себя таинственности, Курбанов осмотрел все, что только можно было осмотреть в лечебном корпусе, продефилировал влажным тротуаром мимо высотной гостинки; постоял у рекламы, извещающей о том, что сегодня состоится «вечер отдыха и интернациональной дружбы». И позавидовал тем, кто сможет повеселиться на нем, не впадая в страх быть «расконсервированным». Вот только много ли найдется здесь таких, не боящихся?

– Доброе утро, сэр, – вежливо поздоровалась одна из двух женщин, проходивших мимо него в столовую пансионата. Одеты они были вполне по-европейски, и лишь большие платки, концы которых переброшены через плечо, да смуглые худощавые лица, свидетельствовали о том, что вырастали эти дамы то ли в Индии, то ли в Индонезии.

– Утро доброе, леди, – так же, по-английски, ответил Курбанов, вежливо приподнимая шляпу. – Насколько мне помнится, завтрак здесь в девять?

– С девяти до десяти, – объяснила все та же приветливая дама, поскольку в это время подруга ее молчаливо осматривала майора с ног до головы, считая, что не стоит вмешиваться в их разговор. – А вы, очевидно?..

– Вы абсолютно правы, мэм, – не дал ей договорить Курбанов, явно перенимая урок общения, преподнесенный ему Лилиан.

– То есть вы прибыли?..

– Можете в этом не сомневаться, мэм, – жестко убедил ее Курбанов. – Причем настоятельно советую… не сомневаться.

– Извините, но мне показалось…

– Не увлекайтесь прогулкой, мэм. Утренний воздух сегодня на удивление прохладный и сырой, – так и не позволил он любопытствующей жертве колониального прошлого Великобритании сформулировать хотя бы один из интересующих ее вопросов.

При этом Виктор хотел добавить еще что-то, но, отведя взгляд, неожиданно увидел в открытых дверях вестибюля Лилиан. Одета она была в клетчатое серовато-зеленое пальто, шея укутана толстым зеленым шарфом; на голове – клоунско-клетчатое и, тоже серо-зеленое, кепи. Во всем виде ее просматривалось нечто такое нэпмански-босяцкое, что Курбанов не смог удержаться от ироничной улыбки.

– Что вы здесь делаете, сэр? – сурово, хотя и вполголоса, пристыдила его потомственный «латышский стрелок».

– Знакомлюсь с местной элитой.

– А вы уверены, что вам следует знакомиться с этой, извините, элитой?

– Если только разрешите заниматься сим увлекательным делом.

– Запрещаю, в общем-то, не я, но именно поэтому я вам запрещаю. Немедленно отправляйтесь в свой «бункер» и без особой надобности за пределы его старайтесь не выходить.

– Какая жандармская строгость!

В вестибюле появилась еще одна официантка, и, заметив ее, Лилиан умолкла. Зато, как только девушка вернулась в зал, окончательно добила его: