Киммерийское лето

Через двадцать минут он вышел из такси у церкви. Там действительно шла служба, и остальные приметы совпадали — рядом был крошечный разгороженный скверик. Игнатьев постоял, осматриваясь, спросил у подвернувшегося мальчишки, где тут школа.

— А вот она, — мальчишка показал в ту сторону, откуда Игнатьев приехал. — Через улицу, там дом семнадцать, это за ним сразу — во дворе… Белые столбы у ворот — видите?

Школа, как и следовало ожидать, оказалась запертой Ну что ж, завтра, сказал себе Игнатьев. Может быть, Ника никуда еще и не уехала, может быть завтра он найдет ее здесь. А если нет, то поговорит хотя бы с этой преподавательницей, Болховитиновой. Как удачно, что он знает ее фамилию! В лагере однажды Ника сказала, перелистывая затрепанную «лошадиными силами» «Науку и жизнь»: «Как интересно, здесь главный редактор — Болховитинов, а у нас в классе Болховитинова преподает литературу…» И еще добавила, что это мать того самого мальчика, ее одноклассника, который увлекается искусством. Это ему хорошо запомнилось, потому что ему уже тогда запоминалось все, хоть отдаленно связанное с Никой…

Вот и прекрасно, завтра он с ней поговорит. Она не может не знать — хотя бы в самых общих чертах, — что случилось с ее ученицей, да еще приятельницей сына.

Жаль, что он не знает ее имени-отчества, иначе можно было обратиться в адресный стол и побывать сегодня же у нее дома. Ждать еще сутки? Но ничего другого не остается — только ждать. И пока не думать, не строить никаких предположений. За эту бессонную ночь в купе, под храп верхнего соседа и неумолчный рокот колес под полом, он уже все передумал, перебрал все возможные варианты случившегося с Никой и так и не додумался ни до чего определенного. Что могло вынудить ее к этому бегству? Будь дома родители, самое простое было бы предположить какую-нибудь бурную домашнюю ссору — может быть, даже из-за него, из-за их переписки; кто знает, в конце концов, как они к этому отнеслись…

Но Ника неделю назад писала ему, что родители уезжают в отпуск, то же подтвердила сегодня и соседка. Значит, дело не в родителях. Но в чем тогда?

Нет, сейчас бессмысленно ломать голову над этим вопросом, если он хочет сохранить ее ясной и способной к трезвым размышлениям. Нужно просто взять себя в руки и дождаться завтрашнего утра.

Взять себя в руки оказалось не так просто. Внешне Игнатьев был спокоен — он не налетал на прохожих, не разговаривал сам с собой; расспросив дорогу, вышел переулками к станции метро, приехал в центр, зашел побриться, позавтракал, позвонил приятелю и договорился о ночлеге. Потом просто бродил по улицам, прикуривая сигарету от сигареты. Лавки букинистов были закрыты, он посмотрел в маленьком душном кинотеатрике совершенно идиотский фильм, снова ходил, пока ноги не налились чугунной усталостью, и наконец, пообедав в какой-то забегаловке, поехал в Лефортово к Сашке Демидову. Утро вечера мудренее.

И действительно, утром он узнал если не все, то, во всяком случае, самое существенное. Ники, правда, в школе не было, зато Татьяне Викторовне Болховитиновой объяснять ничего не пришлось.

— Я догадываюсь, — сказала она, когда Игнатьев представился и начал было излагать цель своего прихода. — Это вы руководили экспедицией, где Вероника работала летом?

— Отрядом, — уточнил он машинально. — Только отрядом.

— Да, да. Я о вас слышала от нее. Вы, вероятно, приехали узнать…

— Да, я… Ника мне позвонила — позавчера вечером, но ничего толком…

— Вчера я получила ее письмо, она отправила его в субботу, перед отъездом.

— Значит, она действительно… уехала? — охрипшим вдруг голосом спросил Игнатьев. — Но почему? И куда?

— Куда — я еще не знаю, но это можно выяснить, — сказала преподавательница. — А вот что касается «почему»… как бы вам сказать. Ну, в общем, Ника уехала по семейным делам.

— Татьяна Викторовна, — помолчав, сказал Игнатьев. — Я понимаю, вы не можете быть слишком откровенны с незнакомым человеком… тем более когда речь идет о чужих семейных делах. Но поверьте, что все, касающееся Ники Ратмановой, для меня важно.

— Я понимаю, но… Словом, пока могу сказать вам только одно. У Ники есть старший брат, который живет отдельно от семьи. К нему она и уехала.

— Без ведома родителей?

— Да. Но родителям я уже сообщила.

Игнатьев помолчал, разглядывая пластиковое покрытие пола.

— Вы можете мне показать ее письмо? — спросил он.

— Я оставила его дома. Оно совсем короткое: Ника пишет, что накануне говорила по телефону с сестрой, которая живет в Новосибирске, и та дала ей адрес брата…

— Ч-черт! — воскликнул Игнатьев, ударив себя по лбу. — Ведь у меня же есть ее телефон! Разумеется, она должна быть в курсе всего!

— Вы знаете сестру Вероники?

— Ну да, они же вместе были в Крыму… Но какой идиот — уже вчера утром мог позвонить в Новосибирск, ведь я сутки болтаюсь в Москве…

— Позвоните сегодня. Ну, а что вы намерены делать дальше?

— Как — что? Узнаю адрес и поеду туда.

— Прямо сразу? — подумав, спросила Татьяна Викторовна.

— Конечно! А вы считаете…