Кимоно

— Не торопитесь, — посоветовал Реджи. — Прежде всего возвращайтесь в Англию. Пусть ваши мысли прояснятся. Посоветуйтесь с адвокатами. И не будьте слишком щедры. Великодушие испортило много благородных жизней. И помните, что здесь замешаны интересы вашей жены. Вы должны прежде всего подумать о ней. Она очень молода и ничего не знает. Не думаю, чтобы она захотела быть бедной или поняла ваши мотивы.

— Я постараюсь, чтобы она поняла их, — сказал Джеффри.

— Не говорите с ней резко. Надо быть очень терпеливым и осторожным с ней. Не торопитесь!

— Могу я остаться здесь на ночь? — жалобно спросил Баррингтон.

— Нет, — отвечал Реджи твердо, — это, право, больше того, что я могу вынести. Я говорил вам: истину или ложь, но мозг сохраняет запечатлевшуюся в нем картину. Соберите ваши вещи. Позовите кули. Вечерняя прогулка в Никко поможет вам больше, чем моя болтовня. Прощайте!

Слабое рукопожатие, и он ушел. Только тогда Джеффри внезапно понял, что он, хоть и неумышленно, но глубоко обидел этого человека, который был его лучшим другом и опорой в минуту испытания. Как на Иова, на него обрушились несчастья со всех сторон, чтобы он мог проклясть Бога и умереть. Теперь его друг отказался от него. Вероятно, он больше никогда не увидит Реджи Форсита.

Когда он шел по длинной дороге, ведущей вниз, мимо него пронесся автомобиль. Только одна машина поднималась в этом сезоне по обрывистому пути, ведущему с равнины. Он узнал автомобиль Яэ Смит. Проезжая мимо, девушка высунулась из окна и послала Джеффри поцелуй.

Она была не одна. Рядом с ней в автомобиле сидел низенький толстый мужчина-японец, с круглым нахальным лицом. С горьким предчувствием нового несчастья Джеффри узнал собственного своего слугу Танаку.

На следующее утро Реджи Форсит переехал через озеро, как всегда, для служебных занятий в посольстве. Он встретил жену посла на террасе ее дачи.

— Доброго утра, леди Цинтия, — сказал он. — Поздравляю вас с успехом вашей мастерской дипломатии.

— Что это значит? — Ее обращение с прежним любимцем стало в последнее время очень холодным.

— В полном согласии с вашими гениальными проектами, — сказал Реджи, — мой брак расстроен.

— О, Реджи! — Ее холодность сразу исчезла. — Я так рада…

Он предостерегающе поднял руку.

— Но вы разбили жизнь человека, который лучше меня.

— О чем вы говорите?

— О Джеффри Баррингтоне. Он узнал, кто такие Фудзинами и откуда идут его деньги.

— Вы сказали ему?

— Я не такая грязная скотина, чтобы сделать это, леди Цинтия.

Ее превосходительство обдумывала, что лучше сделать для Джеффри.

— Где он? — спросила она.

— Он оставался ночевать в Никко, теперь, вероятно, едет в Токио.

Если бы она была героем, настоящим театральным героем, каким, по-видимому, оказался Джеффри, она отправилась бы тоже прямо в Токио и, может быть, оказалась бы в состоянии предупредить катастрофу. А вернее, не смогла бы. Может быть, сделала бы положение еще худшим. В конце концов, лучше остаться в Чузендзи и заботиться о собственном муже.

— Реджи, — сказала она, — вы счастливо избегли опасности. Как вы узнали, что я приложила руку к этому? Вы больше девушка, чем мужчина. Неудачный брак сломил бы вас. Джеффри Баррингтон сделан из более крепкого материала. Для него наступили плохие времена. Но он научится многому из того, что уже знаете вы, и он справится.

Глава XX Кимоно

Эти люди с тобой

Разделили меня

О вернись, господин!

И не верь ты словам

Разговоров людских!

После ужасной бессонной ночи в Никко Джеффри Баррингтон приехал в Токио перед ланчем. Его мысли были смутны и противоречивы.

— Чувствую себя, как будто пьянствовал целую неделю, — повторял он себе.

В самом деле, он чувствовал, что все, что он делает, — смутное, ненастоящее. Одно было несомненно: что касается денег, то он совершенно разоренный человек. Тысячи фунтов годового дохода, которыми он обладал еще утром, удобства и комфорт, которые казались столь обеспеченными, исчезли еще безнадежнее, чем если бы лопнул какой-нибудь хранящий их банк. Даже к наличным деньгам в своем кошельке он прикасался с таким отвращением, как если бы это были те самые бумажки и звонкие монеты, которыми было заплачено содержателю публичного дома за позор и страдание девушки. Ему казалось, что хозяин гостиницы в Никко смотрел на его чек подозрительно, как будто не обороте его была печать Йошивары.