КИНФ БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЕЗДЫ. КНИГА ВТОРАЯ. СОЗВЕЗДИЕ ПАКЕФИДЫ (СИ)

Он знал то, что все эти плиточки невероятного цвета, отшлифованные до идеальной гладкости, Пророк находил в черных горах и точил сам, и каждую он идеально подгонял под фору и размер предудущей, выкладывая незатейливую мозаику.

Он понял, что Пророк мастерил и качели, на которых, наверное, никто и никогда не качался – вытачивал каждый завиток в дереве, сдувая крохотные деревянные пылинки с отполированной поверхности, – и даже эту странную шапку он сам смастерил, и вышил ее бисером.

Пророк убивал время, коротал свой немыслимо длинный век, занимая себя рукоделием.

Каждое его действие было неторопливо и тщательно. И даже бисер на шапке лежал, подобно коже на змее – тесно, так тесно, что казался приросшим к ней.

И в этом мертвом мире, где нет звуков, где не слышно ни речи людей, ни клекота птиц, звенящие колокольчики были единственными собеседниками Пророка. Своими перезвоном она наполняли пустоту, и казалось, что мир не такой уж пустынный.

Наверное, и фонари, которые теперь разрушались на лестнице, тоже сделал и установил он. Наверное, раньше он ухаживал за ними, а потом перестал спускатьсмя вниз, и время безжалостной волной, несущей смерть и разрушение, начало неумолимо подниматься за ним по ступеням вверх, пожирая все и преследуя его.

Год за годом, век за веком, оно отвоевывало у Пророка ступеньку за ступенькой, да нет – весь мир по шагу. Мир умирал, застывал, становился серым и пустым, лишался красок и звуков. И эта гора, эта пирамида на самом деле была не домом и не величественным памятником, а последним пристанищем, где Пророк спасался от настигающего его забвения. Он сам, один построил его; по ступени он вырубал себе путь к отступлению, пока время пожирало, разбивало по крупинкам его мир.

Время, что для людей неощутимо и невидимо, для него было страшно, словно стихия. Пожалуй, оно – единственная вещь, которой он боялся, и которая могла его уничтожить.

Сколько же времени он провел тут, со всех сторон окруженный океаном-временем, старающимся стереть с лица земли его крохотный остров, на котором еще теплится разум?!

Впрочем, это всего лишь наваждение, наваждение…

- И тебе здравствовать, – ответил Зед, переводя дух. Пророк улыбнулся; Зед не мог видеть его улыбки на лице, скрытом маской, но глаза в прорезях блеснули озорно, и голова в высокой шапке качнулась, словно Пророк соглашался – да, да!

- Ну, теперь-то я в этом не сомневаюсь, – пробормотал он, взяв Зеда под локоть. – Пойдем; здесь становится холодно.

Внутри пирамида была полой, и почти пустой. Установленные вдоль стен жаровни освещали стены, испещренные высеченные в камне узорами – Зед, задрав голову, поразился, увидев, что узоры эти оплетают все – и стены, и колонны, и сводчатый потолок, и даже пол.

Кажется, это были рисунки, рассказы и стихи, те самые, которые Безумный Пророк писал на камнях, прячась от сжигающей его разум радиации. Ими было покрыто все пространство, все абсолютно, каждая доступная поверхность, даже узкие декоративные уступы на стенах, даже сидения простых стульев, вырубленных из камня.

Приглядевшись, Зед с изумлением понял, что и одежда Пророка – атласный красный халат с широкими длинными рукавами, его широкий богатый пояс, все это расшито узорами вручную. Когда не оставалось места на стенах, Пророк писал историю своего мира на своей одежде, иглой и шелковыми разноцветными нитями, крохотными, похожими на точки стежками.

Пророк отчаянно цеплялся за жизнь; он откалывал по крупице от камней, оставляя память о себе, крепкую память, такую, какую стереть не так-то просто, и времени понадобится много сил, чтобы растворить в своих бесконечных волнах то, что было создано разумом.

- Зачем ты позвал меня? – произнес Зед, все еще в изумлении разглядывая стены. Пророк неопределенно пожал плечами, отчего колокольчики на его шапке заговорили веселыми голосами.

Жестом он указал Зеду на скамью, вырубленную из гладкого черного камня, и присел сам. Зед сел рядом; огонь в жаровне, что стояла рядом со скамьей, вдруг вздрогнул, словно внезапный сквозняк налетел на него, мигнул и погас. Стало темно. Тонкая струйка серого дыма, изящно извиваясь, потянулась к потолку, и Зед уже с трудом мог различать сплетение линий на стенах.

В дверной проем ветром занесло немного невесть откуда взявшегося песка, и Слепой Пророк некоторое время молча смотрел на него.

Океан времени подступил к нему вплотную, и буквально лизал подошвы его ног.

Еще немного – и погаснут все светильники и жаровни, и в темном нутре пирамиды ветер принесенным песком нечнет оттирать узоры на стенах…

Но несмотря на это Пророк был спокоен.

Его фарфоровая маска с нарисованными на ней золотыми жар-птицами и розовыми цветами абрикоса выражала какое-то умиротворение, и даже радость.

Наверное, лицо, спрятанное под нею, уже не умело выражать радость так, как это богато разукрашенный фарфор, несмотря на то, что Ур много раз слышал смех Пророка.