Судя по всему, она была айком – на ней было нарядное шелковое кимоно, розовато-желтое, как персик, разукрашенное яркими, нежного цвета цветами и райскими птицами. Под грудью блестел широкий алый пояс; на фоне этих цветных нарядных тканей её руки, темные, морщинистые, с узловатыми грубыми пальцами, унизанные какими-то колечками, смотрелись дико и неуместно.
Но всего страннее была маска на её лице, по обеим сторонам которой на грудь спускались длинные разноцветные ленты. Нежно-розовая, как личико молоденькой девушки, тонкая фарфоровая маска, красиво разукрашенная умелым мастером, с выложенными тонким бисером серебряными слезками, с нарисованными на веках крыльями голубых бабочек, с удивленно приподнятыми дугами бровей тоже была прикреплена к голове лентами, завязывающимися на затылке. Седая грива, украшенная нитями бус, какими-то блестящими мелкими колокольчиками, позванивающими при каждом движении её головы, уложенная в замысловатую прическу над розовым фарфором, довершала этот странный вид.
Когда первый шок от увиденного у меня прошел, я молча поклонился – с должным почтением, как и полагается кланяться старшему, – и твердо произнес:
- Услышь теперь мою просьбу, Старшая. Я знаю, в твоих силах выполнить это. Та женщина, о которой шла речь, она заслуживает наказания. Она человек нехороший; она причиняет такое горе...
Старуха хихикнула; теперь, когда я видел её, шептать и притворяться смысла не было.
- Это называется хаккаран, – подсказала она мягко; голос у неё оказался дребезжащий, как и у любой старухи. – Думаю, ты еще повидаешь их, хотя с этими тварями лучше не встречаться. А насчет наказания… ты и сам можешь, думаю. Ты же видишь, что я в маске? А другие – нет, не видят. Ты и сам Равновес, дружок. Разве не тебя называют Слепым Мастером? Это одно и то же. И разве рассказ твоего друга ни о чем тебе не сказал, и ты не узнал своих способностей в его словах и описаниях? Думаю, узнал; только ты боишься признаться себе в этом. Так смертельно больные скрывают от себя самих свою болезнь; но ты не болен. Скоро ты привыкнешь к своему дару и научишься им пользоваться. Так чего ты хотел бы пожелать этой злой женщине? Желай: все исполнится. Только месть – палка о двух концах. Тебе придется думать о людях, которые окружают того, кому ты задумал мстить. Они могут любить его. Они могут страдать от его страданий, как тот, кого ты пожалел сегодня.
Я криво усмехнулся; в голове моей творился хаос, но …
- Не бойся, Старейшая, – ответил я. – Ты же сама сказала, что я умненький принц… я не обижу людей. Я только пожелаю этой женщине, чтобы всякий раз, когда она так относилась к людям, когда её равнодушие и жестокий эгоизм ранил бы кого-то, её вина возвращалась бы к ней, и все показывали бы на неё пальцами говорили: «Это она виновата. Она воровка». И она не смогла бы спрятаться. И пусть ей не верят… нет, не могу выразить! Пусть она сама знает, что виновата: да, так. Тогда она поймет, что на каждой гадости будет попадаться, и ей придется выбирать: либо честно жить, чего ей до боли не хочется, либо каждый раз попадаться и испытывать жгучий стыд.
Старуха с сомнением покачала головой.
- Умный принц, – произнесла она. – Ты придумал ей страшное наказание. Ты еще не осознаешь всю силу и весь ужас сказанного, но для неё это будет равносильно гибели. Ты её убиваешь. Впрочем, она ведь хаккаран… этих тварей нельзя жалеть… Поспрашивай своего друга – он, кажется, ученый? Он должен знать что-нибудь об этих тварях. Но как ты умен! Никто и никогда не придумывал управы на хаккарана! Только вонзив ему нож в сердце, можно было его убить, а ты… ты, сиятельный, случайно не Торном зовешься?
- Совершенно случайно – Торном, – ответил я. Старуха покачала головой:
- Да, да…тебя ждет великое будущее. Мало того, что ты Торн, так ты еще и Равновес!
- А вот тут ты не права, – ответил я хладнокровно. – Я не стремлюсь к славе, и обычно пребываю в тени своего друга, Зеда, как и положено Торну.
- И я о том же. Твой друг – просто человек, смелый, отважный, сильный, но ты – Равновес, зеркало, в котором отражаются люди такими, какие они есть. Если ты будешь всегда рядом со своим другом, у тебя не будет выбора; возможно, твоя слава превзойдет его славу. У тебя нет выбора.
******************************
Зед спал.
Его сон отличался от сна обычных людей. Словно лунный карась, сверкающий перламутровой чешуей, играющий в пруду по весне, его сознание то погружалось в темную глубь сна, то выныривало на поверхность.
Зед просыпался, и видел перед собой тлеющий огонь, оплетенные ветвями вьющихся растений Врата и шумящий лес. Пахло дымом, поднимающимся от костра, и свежей весенней зеленью, и Зед с удовольствием вдыхал эти запахи зижни. Запах дыма напоминал ему о дальних дорогах, о поселках, которые встречаются на его пути, и Зед снова погружался в сон, в котором впереди его ожидали перемены, и их приближение, и предвкушение этих самых грядущих перемен, которые непременно настанут, волновало ему кровь.
Он слышал все шорохи, все звуки вокруг.
Он слышал все шорохи, все звуки вокруг.