Кингсблад, потомок королей

— Ужасно смешно, знаете — столько есть чудаков, которые утверждают, будто я вдруг, как по волшебству, превратилась в цветную — да, да, представьте себе, и это наши знакомые, люди, у которых как будто хватает ума подписывать чеки и ходить с маленькой. Бедняжки из Лиги Образованных Молодых Женщин в полном смятении, такого еще не бывало по эту сторону Большого Каньона. Просто взять и выставить дочь Мортона Великолепного они не решаются, и, пожалуй, самым безболезненным выходом будет распустить лигу. Вы со мной не согласны, мистер Уоргейт?

— Да… д-да — я понимаю вашу мысль, — пролепетал Уэбб.

Он смутно подозревал, что она шутит, а у могущественного Уоргейта, не знающего себе равных в искусстве сбыта сухой штукатурки и щеток из пластмассы в Чикаго, в Венеции и на горе Каймакишалан, всегда начиналось головокружение и боль в глазах при малейшем намеке на шутку. Однако у него были свои обязанности, как у одного из руководителей Национальной Ассоциации Промышленников, и раз уж эти морские свинки сами затронули щекотливый вопрос о вивисекции, он счел своим долгом поддержать этот разговор, чтобы получить Информацию о Новых Веяниях. Он повернулся к Нийлу и сказал доверительным тоном:

— Скажите — я, вероятно, проявляю непростительную неосведомленность, — значительно ли усиливается сейчас стремление к политической деятельности среди — э-э, гм — цветного населения?

— Право, я не очень в курсе дела, сэр, но думаю, что да.

— Вы хотите сказать, что ваш личный опыт позволяет вам в общем и целом прийти к такому заключению?

— Да, я… гм… я мог бы сказать, что кое-что я в этом смысле слышал.

Больше до таких ораторских высот беседа за весь вечер не поднималась.

Спускаясь по мраморным ступеням парадного крыльца, Вестл со вздохом сказала Нийлу:

— Вот и еще одно место, где нам больше никогда не бывать.

— Да, похоже.

— Ну и пусть. Дедушка Уэбба пилил дрова для моего дедушки в Мэне.

— Это в самом деле было?

— Нет, но вполне могло быть.

— Интересно, как Уоргейту удалось нажить столько денег и завести такой дом? — сказал Нийл.

— А мне интересно, с чего они взяли, что людей можно кормить брюссельской капустой… Милый, ты не думай, Уэбб даже не хотел принизить тебя. Он просто надутый невежественный дурак. И это неважно, все вообще неважно, кроме того, что есть ты и я.

47

Он был один во всем доме после очередного дня, проведенного в поисках работы. Вестл с Бидди и Принцем ушли к Тимберлейнам — один из немногих домов, где их принимали охотно и без елейной приветливости, которая хуже издевки. Он стоял у западного окна веранды и думал.

Почему не уехать отсюда — в столицу или в глушь, где их никто не знает? Нет, Вестл и Бидди (и Принц) слишком привыкли к обществу, их не загонишь в лесную глушь, а Нью-Йорк и Чикаго для них слишком суровы, прямоугольны, мрачны. Всякая квартира покажется тесной после этого дома, где можно и потанцевать и покричать во весь голос, где из окна виден холм Эйзенгерца в последних всепрощающих лучах морозного мартовского вечера.

На фоне закатного золота гордо высилась кирпичная громада Хилл-хауза со стрельчатыми окнами и плоской, обведенной балюстрадою крышей вместо уоргейтовских шпилей и башенок. Силуэты сосен чернели на ярко-зеленой полоске неба, над которой повисли оранжево-лиловые облака. Закат и сосны напомнили ему юность и путешествия в лодке по Северным озерам, так близко отсюда, от его родного города. Если прежние друзья и ненавидят его, все же это знак внимания с их стороны, а в Нью-Йорке некому даже послать его к черту. Нет, нужно выстоять здесь, в Гранд-Рипаблик.

Он вспомнил, что когда-то мечтал купить Хилл-хауз. В те времена считалось, что его ждет блестящее будущее сверхбанкира. Бидди приезжала бы домой из Фармингтон-колледжа или из Брин Мора, и в Хилл-хаузе вечно толпились бы ее сверстники — молодые Пратты, Уоргейты, Спарроки, Дроверы. Да, как странно, когда-то он мечтал обо всем этом! Что же, теперь его ждут дела поважнее! Хорошо, если удастся отстоять свой коттедж. И он поклялся отстаивать его с упорством и свирепостью своих предков чиппева, чьи вигвамы всего сто лет назад стояли на этих самых склонах.

Вестл пришла домой веселая, принялась собирать ужин. Всем было хорошо. После ужина Нийл стал рассказывать Бидди о том, как давным-давно жили необыкновенные люди — назывались они оджибвеи, или чиппева, и устраивали свои становища вон там, на нашем холме, а здесь, где мы сейчас сидим, они, может быть, прятались между скал и стреляли из лука. Бидди пришла в такой восторг, что усадила в кружок всех своих кукол, трехколесный велосипед и слегка упиравшегося Принца, чтобы они тоже слушали.

Пока Вестл под страхом самых суровых репрессий укладывала Бидди спать, он снова вышел на веранду. В ярком лунном свете ветви деревьев отбрасывали иссиня-черные тени на снег, испещренный следами Бидди. Все это его собственное, его, и Вестл и их дочки. Здесь им и оставаться из вечера в вечер, всю жизнь.