Кинхаунт

На всякий случай я облокотилась на перила фальшборта, так же как и незнакомец, и уставилась в ту же даль, начиная осторожно раскуривать и размышляя о монголах.

В этот момент он обошел меня и встал с другой стороны — теперь мой дым окутывал его.

— Люблю этот запах, — пояснил он без обиняков. — К тому же вам понадобится свежий воздух. Я не про свою рубашку, а про ветер.

О Господи. Во что я ввязалась. Может, не курить? Будет стыдно.

Это был не табак. Я не чувствовала ни капли никотина. Этим дымом можно было легко дышать.

Облегчение захлестнуло меня теплой волной. Это было так приятно, дышать этим дымом! Мягкий и теплый, он ласкал чувства, навевал воспоминания…

Внезапно мое сознание разделилось на две части, большая из которых резко взмыла вверх. Я вдруг увидела сама себя со стороны, словно с высоты главной мачты — я стояла на палубе, такая крохотная, и смотрела в море, выпуская нереально огромные клубы белого дыма. Мне показалось, что я то ли расту, то ли лечу куда-то, и та маленькая «я» продолжала уменьшаться, пока не превратилась в точку.

Ноги мои задрожали и подкосились, и я чуть не рухнула на палубу, открыв глаза. Мираж исчез, я вновь была сама в себе, голова кружилась, ветер резко пах морем, солнечный свет слепил, оглушительно кричали чайки.

Ну, сейчас затошнит.

— Молодец! — вдруг сказал незнакомец. Вполголоса, но я услышала даже как лопаются крохотные пузырьки слюны между его губами. Или мне показалось?

Я повернулась, чтобы понять, к кому он обращается. Оказалось, ко мне.

— Почему «молодец», — переспросила я тихо, чтобы не оглушить себя.

— Первый раз всегда сильные ощущения, — мечтательно промурлыкал мерзавец, нисколько не смущаясь.

— Так это наркотик, — пролепетала я и только сейчас поняла, что уронила таки сигару.

Похоже, в море.

Он скептически скривил один угол рта.

— Наркотик, не наркотик, все относительно.

— Почему вы меня не предупредили?

— Вы же не заглядываете в конец книги, едва взяв ее в руки. Или заглядываете?

Испуганное сердце гулко ухало в моей груди.

— Так что там насчет «монгольский»? — небрежно напомнил он.

— Да ну к черту. Как вас зовут?

— Меня зовут? Кто?

Он исподлобья повел глазами вокруг, затем оглянулся, изогнувшись мощным торсом, и я чуть не подавилась со смеху. Шутит?

— Ваше имя?

— Марк, — недовольный был ответ.

— Вы сказали, «курутс». А что это?

Он посмотрел на меня с печалью бывалого ветерана, затем показал мне указательный палец, который я рассмотрела с полным вниманием, но не смогла почерпнуть из него какой-либо определенной информации. Затем поставил его на фальшборт.

— Это земля, — пояснил он.

— Какая земля? — не поняла я.

Не отвечая, он обвел вокруг этой точки круг.

— Это — солнечная система.

Моя правая бровь сама собой полезла вверх.

Затем Марк прищурился куда-то вдаль.

— А вон там… — он повернулся и указал могучей рукой в сторону носа корабля — примерно, где флаг, там Курутс. Примерно так. Хотя, наверное, еще немного дальше. Раза в два.

Я обернулась — флаг, украшавший нос корабля, отсюда не был виден, но я легко представила его гордо реющим на ветру.

Мда. Псих. Ну пусть будет так. Все равно.

Мне действительно было все равно — после странной сигары меня охватила грустная и бодрая легкость. «Жизнь слишком коротка, чтобы удерживаться от разных веселых глупостей», так и пульсировало в моей голове. Жаль, что вся планета уже давно объединилась в одно большое государство — у меня было самое подходящее настроение для какой-нибудь революции.

— Вы швед? — спросила я его, чтобы поддержать разговор.

Он сделал непонимающее лицо.

— Я говорю, вы из Швеции?

Он с недовольным видом покачал головой.

— Ну вы скандинав? Норвегия? Шведен? Европа?

Он вдруг осклабился и тихо прорычал краем рта:

— Детка, не мучай меня. Я с Курутса. Где делают эти уизоны.

Почему-то мне показалось это очень смешным, и несколько минут я не могла разогнуться от хохота, пока Марк стоял и со скучающим видом обозревал горизонт. Господи, этот скандинав с Курутса все больше нравился мне.

Однако корабль подходил к порту, где была у нас промежуточная остановка, и я предложила моему новому знакомому вместе прогуляться.

Уладив формальности, мы спустились на берег.

Марк вел себя как джентельмен — шутил, подавал руку, угощал меня напитками. Только один раз, увидев здоровенного негра-панка, он резко замолчал и некоторое время настороженно изучал его. Я поразилась — в одно мгновение Марк стал похож на тигра, изготовившегося к прыжку.

Казалось бы, чем его мог озадачить негр-панк, продающий газету «Имперские ведомости»? Я вспомнила, что в двадцатом веке было целое социальное течение людей, которые агрессивно относились к африканской расе, «расисты», кажется.

— Вы не любите негров, Марк? — осторожно спросила я его.

Он посмотрел на меня с удивлением, потом прислушался к чему-то внутри себя, потом отрицательно покачал головой и спросил:

— Негров? А что это? Мой словарик чего-то тормозит сегодня.

— Не что, а кто. Вот этот человек, на которого вы так страшно смотрите, это негр.

— Негр? А я думал, айзер. Только черный почему-то.

Я рассмеялась.