Кинхаунт

Не повезло мне — произошел из знатного дворянского рода Дэлвисов. Но что же теперь делать, если я уже произошел из него, и не могу пере-произойти откуда-нибудь еще?

Настроение рухнуло и разбилось, как спасательная капсула, у которой заклинило парашют.

Силовое поле включено — силовое поле отключено, перегруз конденсаторов тяги.

Отказ второго контура. Отказ третьего контура.

Попытка восстановления центрального процессора — один…. Два… отказ. Следующая попытка через — три, два, один…

Я все время машинально имитирую диалог с роботом управления — когда нахожусь не в кресле пилота. Нервная, дурацкая привычка, случайно выработавшаяся во время обучения. Нельзя сказать, чтобы она сильно помогала мне быть пилотом, хотя иногда успешно подменяла отключившийся мозг. Но она была, и я ничего не мог с собой поделать — я мысленно говорил за центральный узел автоматического управления везде и всегда. Иногда я забывался и приписывал ему вовсе невообразимые тирады — например, «поворот головного модуля в сторону источника звука» или «открыть шлюзы для сброса отработанной жидкости». С этими извращениями я пытался бороться, однако иногда все же находил в них своеобразную точку опоры для своего неуверенного в себе Эго.

К тому же подобная самоорганизация помогает мне упорядочить деятельность своей творческой, импульсивной и художественной личности. Мама часто пеняла отцу за то, что он послал меня в наемники и потом в пилоты, и утверждала, что из меня получился бы гениальный художник. На что отец возражал ей, что все эти гении на самом деле — всего лишь банальные психи, а Дэлвис, как и все Дэлвисы, должен быть воином, что, конечно, не лишает его права в свободное время упражняться в «живописи». Под этим высоким понятием отец имел в виду нанесение непристойных картинок на стену судового клозета, каковое занятие, по его мнению, превосходно поднимало боевой дух экипажа и было достойно усилий лишь по этой причине.

Да, я страдаю тем, что воспринимаю происходящее слишком субъективно и эмоционально. Часто я не успеваю толком понять, что происходит перед моими глазами, как мое воображение уже принимает решение. Не знаю, как при этом мне удается быть неплохим пилотом. Иногда мне приходится переделывать длинные цепочки действий лишь потому, что в их начале мне показалось что-то другое.

В отличие от Креза. Мне кажется, что он вообще лишен воображения. Он живет лишь тем, что видит перед своими глазами, и тем, что ему надо сделать в этой связи. «Кир, чувихи, валить» — вот формула, которой вполне можно описать его характер, учитывая, что в каждой из частей этой триады он стремится достигнуть совершенства. Кир должен быть самого высокого качества, а также необходимая для его правильного усвоения обстановка — стол с яствами, тихая музыка, уютный дизайн, и даже шикарный мобиль, чтобы доехать до всего этого. Чувихи, ах, да что об этом говорить, и так ясно — ноги из ушей, глаза в пол-лица, густая копна волос на маленькой головке, внутри которой — только приятный звон, чтобы ничто не отвлекало. Валить — в любой спорной ситуации, лихо, со свистом, чтобы все сверкало и взрывалось.

Да, Крез совершенно непохож на меня, вдумчивого одухотворенного философа. Мне плевать на качество кира — лишь бы он снял с меня оковы разума, перегруженного предположениями об окружающей реальности. И пусть завтра будет болеть голова, главное — чтобы сегодня удалось про нее забыть. Мне плевать на изысканность яств и уютность обстановки — по достижении определенного градуса и то и другое неизбежно становится превосходным. Но я терпеть не могу девушек, которые похожи на резиновые куклы для пилотов, оживленные грубой магией инстинктов. Пока они только улыбаются, они прекрасны, но стоит им открыть свой прелестный ротик и произнести что-нибудь философски бессмысленное, политически безграмотное, художественно неверное, как они тут же становятся для меня безобразными. И обратно, любая замарашка через полчаса мудрого молчания становится для меня симпатичной, а стоит ей произнести что-нибудь созвучное моим мыслям, — красавицей. В эти минуты Крез частенько одаряет меня самыми убойными из своих взглядов, изображая презрительное осуждение и недоумение, а я отвечаю ему презрительным сожалением о его черствой, бездуховной, безыдейной и бесталанной натуре.

Впрочем, Крез постоянно сочиняет стихи.

В отличие от меня.

Тишину комнаты, в которой текут мои размышления, нарушил сигнал фона. Лампа горела красным — этого номера не было в списке моих контактов.

Изображение звонившего было отключено.

— Это библиотека? — спросила невидимая девушка с темного экрана.