Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

В начале Грендель врывается на пир в королевском замке и отрывает руки-ноги дюжине викингов. Окровавленную залу заколачивают и распечатывают по требованию странствующего искателя приключений и бахвала Беовульфа, задумавшего подловить демона на живца. Аборигены предостерегают: Грендель не любит пиршества в этом зале. Но говорить о древнем проклятии просто смешно. Викинги, надравшись, горланят столь непотребными голосами, что живущий по соседству Грендель, очевидно, просто доведен хронической, многовековой бессонницей до потери (в буквальном смысле слова) человеческого облика. И врывается на пиры, как ворвался бы любой дядя Вася к соседям по коммуналке, не дающим ему уснуть. Дружина же Беовульфа, готовясь к бою, ведет себя со служанками и придворными дамами так, что приходится им напомнить: «Здесь поле битвы, а не бордель».

С Земекисом все ясно: его мечта – превратить всех персонажей в «кроликов Роджеров». Больше удивляют имена сценаристов: Роджера Эйвери (былой сообщник Тарантино) и панк-эзотерика Нила Геймана. Гейман – автор гениального романа «Американские боги» о том, что переселенцы, от викингов до местечковых евреев, завезли в Америку своих богов, да и позабыли о них. Боги теперь мыкаются: кто таксистом, кто рабочим на чикагских бойнях. Впрочем, у них есть моральное оправдание. Если их упрекнут в измене «чистому искусству», они всегда могут сказать, что древним героям, забытым людьми, ничего не оставалось, как наняться в Голливуд.

«Битва за Севастополь Россия, Украина, 2015, Сергей Мокрицкий

На Украине фильм о легендарном снайпере Людмиле Павличенко демонстрируется, как изначально и задумывалось, под адекватным названием – «Несокрушимая». Но неточность и конъюнктурность российского названия едва ли не единственное, что можно поставить в упрек лучшему за 25 лет фильму о Великой Отечественной.

Обороны Севастополя в фильме не то чтобы нет, но занимает она от силы четверть экранного времени. Да битвы как таковой – «бой в Крыму, все в дыму» – и не может быть в фильме о снайпере просто потому, что его работа камерная, штучная. И, что главное, вынесенная в заглавие битва оказывается, на взгляд авторов, не звездным часом, а катастрофой для героини, израненной не столько физически, сколько – самой своей работой – психически и психологически.

Зато в фильме нет многого другого, что составило дурную славу военно-патриотическому кино новейшего образца. Нет оргии компьютерной графики, а когда она используется, вздрагиваешь, как от грубого вторжения чего-то неорганического в живую плоть фильма. Нет ни утрированных истерик, ни натужного, неискреннего пафоса. Нет кровавых чекистов и прочих заградотрядов: чекист тут только один, и это отец героини, чье молчание в семейном кругу говорит о 1937-м больше, чем сотня расстрельных сцен.

Нет ни одного «хорошего» или, на худой конец, «неоднозначного» немца, без которых наше кино уже и не обходится. Война вообще дело однозначное. И эта ее жестокая однозначность великолепно сконцентрирована в сцене встречи нового, 1942 года в Севастополе. Маленькая девочка читает бойцам симоновское «Убей его!», и эта объективно кошмарная декламация ни в коем случае не вызывает интеллигентной реакции в духе «Ах, война, что ты, подлая, сделала».

Проще говоря, это первый в России фильм не столько о человеке на войне, сколько об отношениях человека и войны. Войны, понятой, по словам одного из командиров, напарников и любимых мужчин Людмилы, как «такая жизнь». Ну и, конечно, «такая работа», чьи технологические подробности захватывают.

Людей – вот чего катастрофически не хватает в нашем военном кино. В лучшем случае, как в «Сталинграде», нам скороговоркой перечисляют предполагаемые обстоятельства судеб героев, в которые мы почему-то должны поверить. Блестящая Юлия Пересильд сыграла именно что судьбу. Готовая к труду и обороне отличница, почти что «синий чулок», сначала относится к своей работе как к решению сложных и увлекательных задач: поразить, например, смотровую щель танка. Потом – как к личной мести за мужчин (Олег Васильев, Евгений Цыганов, Никита Тарасов), которых война отбирает у нее одного за другим. Потом – практически как к самоубийству: перед финальной дуэлью с лучшим снайпером вермахта, приехавшим в Севастополь конкретно «за ней», рисует себе на лбу, что твой камикадзе, крест-мишень. Потом она, превратившаяся в «живую легенду», уже просто не может. Получилось не столько военно-патриотическое, сколько антивоенно-патриотическое кино.

Поэтому не стоит укорять сценаристов за то, что они откорректировали биографию Павличенко, сделав ее фамилию по мужу девичьей, а мать девятилетнего сына представив почти как школьницу. Все это мелочи по сравнению с немыслимой судьбой, которую сама Павличенко уместила в три фразы речи, произнесенной в 1942-м в Чикаго: ее отправили агитировать Америку за открытие второго фронта. «Мне 26 лет. Я убила 309 фашистских захватчиков. Не кажется ли вам, джентльмены, что вы слишком долго отсиживаетесь за моей спиной?»