Кино как универсальный язык

Теперь давайте вспомним «Касабланку». Чтобы проще было обсуждать фильм в контексте его управляющей идеи, сократим ее сюжет до основного конфликта – кто главный герой, какова его цель, что ему мешает ее достичь и что будет, если он потерпит неудачу, – в практике кинопроизводства такая формулировка называется логлайном. Итак, на перевалочном пункте для эмиграции в США бывший подпольщик становится обладателем комплекта проездных документов – и встречает любимую женщину. Оказывается, что ее муж – руководитель антифашистского движения. Герой должен спасти возлюбленную, но какой ценой – расстаться с ней навсегда или предать Сопротивление? Как мы помним, Рик выбрал первое и отправил Ильзу с Виктором в Америку, а сам решил вернуться к борьбе. Здесь стоит отметить концепцию, важную для всего современного кино: отказавшись от промежуточной цели, которая, возможно, была у героя – например, с выгодой для себя распорядиться проездными документами или вернуть возлюбленную – он осознает, что это была ложная цель, продиктованная ложной ценностью, и постигает свою истинную цель. Таким образом, «Касабланка» – фильм о том, что чувство долга выше стремления к личному счастью и ради высокой цели можно пожертвовать любовью. Это сильная управляющая идея, но можно ли эту историю называть притчей? Может быть, в какой-то степени – но не больше, чем любую хорошую историю. Для житейской притчи «Касабланка» слишком велика, и в ней слишком много содержания – антивоенного, политического, героического и романтического. А для евангельской притчи фильм слишком конкретен, он не утверждает торжество небесного, вечностного, духовного. Безусловно, в «Касабланке» очень важен индивидуальный нравственный выбор героя, но то же можно сказать о практически любом сильном драматургическом произведении.

Тогда притчей наверняка является «Нетерпимость» – ведь Гриффит вложил в фильм идею нетерпимости как источника всех противоречий во все времена, от Древнего Вавилона до наших дней. Но обосновал ли он ее как действительно универсальную идею? Напротив – именно недоверие зрителя к теме фильма было одной из причин его провала в прокате.

Штрогейм в «Алчности» очень далеко ушел от надуманности истории и ходульности персонажей Гриффита. Судьбу его героев каждый может примерить на себя, и они, определенно, живые люди – даже идеализированные мистер Грэннис и мисс Бейкер, как и преувеличенно инфернальный Зерков, больше похожи на живых людей, чем Валтасар, Кареглазка или верховный жрец Гриффита. И именно это было основной задачей Штрогейма – дойти до нового уровня правды в кино. Воспитательная сила, которой ему удалось наделить фильм, и есть следствие его киноправды, натурализма.

В эссе «Четыре цикла» Хорхе Луиса Борхес сделал исключительно важное обобщение – сформулировал четыре протофабулы, из которых можно бесконечно черпать самые разнообразные сюжеты: