Кино между адом и раем

Специально, чтобы выследить убийцу курьеров, из Берлина приехал важный чин. Этого убийцу выслеживают и ловят, но он успел передать эти визы герою фильма Рику (Хамфри Богарт). И теперь герой владеет ценностью, которую хочет получить его прежняя любовь Ильзе (Ингрид Бергман).

Транзитная виза — это и есть макгаффин. Лаконичная деталь в центре всех разнообразных событий фильма. А фильм — любовная история, и приключение, и музыкальный фильм, и детектив. Все мастерство профессионалов спрессовано в двухчасовом развлечении высшего качества. Деталь тоже должна быть высшего качества.

Но приглядимся к этим визам. Их выдали французские власти, а подписал сам генерал де Голль. То есть очень важная подпись, подтверждающая важность документа. Значит, фашисты в стране, находящейся под их контролем, ищут визы, подписанные главой Сопротивления? Это полный бред. Все равно как если бы в Россию во время войны прислали визу, подписанную Гитлером.

Почему этот бред находится в центре прекрасного фильма? Ответ очень прост — потому что это не бред. Это макгаффин. Он выполнен по лучшим правилам, самым эффективным способом. Макгаффин — это вещь, которую каждый хочет иметь, и когда вы ее получаете, она дает вам силу. Всё. Остальное не важно.

Хичкок это понял лучше других и раньше других сделал макгаффин катализатором любого приключенческого сюжета.

Не важно, что визы являются абсурдом. Важно то, что их можно, грубо говоря, продать зрителям. Потому что зрители не хотят спорить, они хотят верить. И если вы даете им основание волноваться и переживать за судьбы героев, они готовы верить во что угодно.

Мы в самом начале увидели, что из-за этих виз убиты два человека. Полиция перетряхивает весь город, важные немцы специально приехали из Берлина. И два главных персонажа — Рик и Угарте — серьезно озабочены этими визами, а мы понимаем, что уж эти-то люди знают, что важно в мире этого фильма. Как мы можем сомневаться в важности этих виз? Никто и не сомневается. Все несколько сот миллионов зрителей, — а может, их и больше миллиарда, которые видели фильм за семьдесят последних лет, — съели это с удовольствием. (Вообще-то у каждого абсурда есть свои границы. «Касабланка» была снята до прямого участия США в войне, и представление о реальности фашизма в Европе было достаточно для жанрового голливудского фильма. Но затем имя де Голля они заменили на какое-то не столь явное и «Касабланка» сыграла свою роль в вовлечении США в войну против фашизма.)

Вот что такое макгаффин.

Это великолепно, мастерски сделано, с пониманием того, что зрители хотят верить и получать удовольствие от фильма. И это действительно работает. Это заставляет Ильзе идти к Рику и просить, умолять, угрожать и признаваться в любви. А Рика заставляет рисковать, спасать любимую, жертвовать собой, придумывать интригу, убивать врагов и изменять свою жизнь.

Что угодно может быть макгаффином. Но лучше всего эту роль исполняет деталь. И чаще всего макгаффин — это деталь

.

Хичкок, конечно, был не первым, кто додумался до этого. Задолго до него эту идею выразил Андерсен — автор гениальных деталей.

Несчастная бродяжка стучится ненастной ночью в дверь королевского дворца. Она просит ночлега, уверяет, что она принцесса. Как это проверить? Королева не расспрашивает принцессу о предках, не проверяет знание этикета. Она кладет ей под перины маленькую горошину. И эта деталь до утра не дает уснуть измученной девушке. А утром горошина сказочно переворачивает жизнь несчастной бродяжки. Она станет королевой — горошина доказала, что она настоящая принцесса, чувствительная и нежная, как и положено аристократке из королевского рода. Горошина — макгаффин.

Вспомните туфельку, потерянную Золушкой, когда она бежит с бала. Без нее Золушка со всем ее очарованием исчезла бы из памяти принца. А деталь сохраняет чувственный аромат события. Событие через деталь пахнет как духи «здесь и сейчас». Туфелька — это макгаффин. Причем совершенно абсурдный. Все, что подарила Золушке фея, исчезло в 12 часов ночи. Карета снова стала тыквой, кони — мышами, форейтор — крысой. А туфелька почему-то осталась. И нас это совершенно не смущает. Почему? Потому что мы хотим, чтобы Золушка стала счастливой. Это важнее для нас, чем какие-то логические мелочи.

Но в истории драмы есть пример макгаффина и покруче. Естественно, что мы найдем его у Шекспира — гения, который лучше всех понимал поэзию драмы и ее возможности.