Кино между адом и раем

Для зрителя должна работать установка надежда против страха . Зритель в надежде на хороший исход, и в страхе, что герою будет плохо.

Сумасшедший Джек Николсон прорубает топором дверь к жене или гонится в заснеженном лабиринте за сыном в «Шайнинге». Достанет – не достанет? Догонит – не догонит? Силы неравные, но баланс равновесия колеблется то в одну, то в другую сторону.

Каждый хороший саспенс выделяет эту энергию неуверенности. Убьет ли маньяк, который видит во мраке, ослепленную темнотой Джуди Фостер («Молчание ягнят»)?

Сумеет ли полковник (Дастин Хоффман) убедить двух молодых пилотов не сбрасывать смертоносную бомбу на мирный город («Эпидемия»)?

Убежит ли мальчик от безжалостного преступника, которому приказано его убить («Клиент»)?

Ну и конечно, победит ли Харрисон Форд («Затерянный ковчег») своих врагов в схватках на движущемся транспортере, или бешено мчащейся вагонетке, или разваливающемся мостике. Короче, на всем, что шевелится, колеблется, дрожит и вертится. Прекрасные моменты, когда захватывает дух и детство возвращается.

Классное решение, развивающее энергию неуверенности у зрителей, предложил в финале «Ромео и Джульетты» режиссер Баз Лурманн. Ромео плачет у бездыханного тела Джульетты, вот-вот проглотит каплю смертельного яда. Но Ромео еще не принял яда, а Джульетта уже оживает. Дрогнул ее палец по соседству с тем, на который Ромео только что надел прощальное кольцо. Ромео охвачен горем и не замечает, что у Джульетты задрожали ресницы, приоткрылись глаза. Она смутно видит Ромео, еще не понимает – явь это или сон. А он уже подносит ко рту ампулу с ядом… Мы каждый миг колеблемся между отчаянием и надеждой.

Неуверенность создает наибольшее напряжение, когда сомнения развиваются быстро. А победа проясняется медленно. Самое сильное волнение охватывает зрителей, когда герой вот-вот получит «это». Каждое препятствие на пути к «этому» вызывает вспышку зрительского напряжения. Каждое сомнение в том, что он «это» получит, напрягает нас. Зритель хочет ясности, чего-то одного и определенного в итоге. Как сказал Чехов – «в конце, герой, или женись или стреляйся».

Победа героя – это высшая точка драмы. Но она разрушает все напряжение, поэтому должна находиться в самом конце истории. Перед ней самая большая неуверенность напрягает нас в обязательной сцене.

Обязательная сцена

Бреши в прогрессивном усложнении становятся все шире, барьеры становятся все круче, чтобы убедить нас, что герой способен их преодолеть. Но все это будет работать вхолостую, если в конце герой и антагонист не схватятся в решающей схватке. И герой не докажет нам, что он стоит наших волнений и наших надежд.

Эта сцена обязательно должна произойти здесь, сейчас, на наших глазах. Поэтому она и называется обязательная сцена. К ней все идет. Ее нельзя сделать и сыграть где-то под столом ногами. Мы хотим ее увидеть, чтобы испытать полную меру волнений за героя, которому уже отданы наши сердца.

Обязательная сцена вырастает в конце прогрессии усложнений как решающая схватка героя и антагониста, как самое эмоциональное событие фильма. Она выражает коренную идею фильма. В ней сталкиваются тема и контртема в своем максимальном развитии. Она следует сразу после кризиса. Рай победы и ад поражения в обязательной сцене предельно сближены. Победил – и ты в раю, проиграл – ты в аду.

В кульминации «Кукушки» медсестра, придя на работу, быстро и умело наводит порядок в психушке, которой Мак Мерфи придал вид борделя. Она обнаруживает Билли в постели со смущенной шлюхой: шлюху выгнать, Билли привести в порядок.