Кино про любовь

– Ну, откуда зритель узнает, что она ему в попку не давала раньше? Наоборот, раз она таким образом отдаётся соседу, значит она, наверняка, практикует это с мужем.

Геннадий задумался и согласился:

– Да, действительно. А мне всегда казалось, что это как-бы и так ясно.

– Да ничего не ясно! У тебя все ебут друг друга без передыха, и ты ещё хочешь, чтобы зрители улавливали какие-то нюансы семейной жизни. Я, например, нихера не понял, что мужу она в задницу не давала, а соседу дала.

– А как же сделать, чтоб понятно было?

– Тебе нужно было вначале дать эпизод, когда жена отказывает мужу в анальном сексе. Понимаешь? Он пытается ей вставить, а она говорит что-то типа «нет, только не это». А потом он видит, как она это делает с соседом, и зритель сразу понимает: «ах, сука, мужу не даёт, а соседу – пожалуйста?». Тогда этот зритель понимает всё так, как ты задумал. Сечёшь?

– Блять, Вы – мудрый человек!

– Запомни, мой юный друг, – это называется подготовка перипетии.

Геннадий достал блокнот, чтобы записать эту мудрость, но Таранов вырвал его из рук Геннадия и швырнул в угол комнаты.

– Ты должен знать это наизусть – подготовка перипетии. Это самое главное.

Всё.

Больше Таранов из этой ночи не помнил ничего.

Подготовка перипетии …

***

Сельхоздвор. Общ.

Через двор бежит Мария. Сильные порывы встречного ветра срывают с её головы косынку.

Она подбегает к высокому отвалу зерна, сложенного на току под навесом.

Мария смотрит на крышу и видит, что ветер вот-вот сорвёт её.

Ветер всё сильнее и сильнее расшатывает крышу. Крупн.план.

Павел: (крупн.план)

– Мария!

Мария поворачивается к Павлу.

Мария: (крупн. план)

– Ты?

На этом месте Таранов захлопнул сценарий. После вчерашнего у него страшно раскалывалась голова, а снимать сегодня предстояло много. Сцена была очень динамичная: на дворе начинается ветер, Мария выбегает из конторы, видит грозовые тучи, бросается к зерну, видит, что ветер срывает крышу над ним, бежит за брезентом и начинает накрывать им зерно, спасая его от дождя; во время кульминации к ней на помощь бросается Павел, им некогда объясняться в любви, – надо спасать урожай. Итого, – десять планов по два метра каждый.

А ещё ему предстояло снимать Зуеву, прилетевшую вчера и, как всегда, всего на один день. Она с ним не разговаривала. Но поскольку сорежиссёра на картину ещё не назначили, Таранов формально оставался главным на площадке и вынужден был как-то общаться и репетировать с ней.

Таранов заглянул в комнату, где гримировали Зуеву.

– Когда мы сможем репетировать? – спросил он обезличено.

Гримёрши в ответ промолчали, а Зуева продолжала хранить гордое молчание.

– Настя? – теперь уже конкретно обратившись к художнику-гримёру.

– Через пятнадцать минут будет готово.

– Спасибо.

Таранов вернулся на площадку и взял в руку мегафон.

– Где Жора! – через мегафон громко обратился к группе.

– Я здесь, – словно из ниоткуда отозвался Жора и подошёл к режиссёру.

– Жора, что у нас с «ветродуем»?

– «Ветродуй» хоть сейчас можно запускать. Но я не советую.

– Почему?

– Если его завести, будет такой шум, что на площадке ничего не будет слышно.

Таранов направился к «ветродую», чтобы самому выяснить все нюансы его работы. «Ветродуем» служил грузовик ЗИЛ 130, на раме которого была установлена авиационная турбина. Эту ветряную установку Жора арендовал в аэропорту Анапы, где она использовалась для очистки взлётно-посадочных полос. Оператором установки был сам водитель.

Таранов попросил водителя запустить установку. Тот хитро улыбнулся и попросил всех отойти от турбины на 30 метров.

Шум от турбины действительно впечатлял. Звук был такой силы, словно в центр съёмочной площадки приземлился самолёт. На самом деле, так оно и было: ревущая турбина была взята со списанного самолёта-перехватчика МиГ-25.

Весь сельхоздвор мгновенно заволокло поднятой турбиной пылью. Таранов видел, что Матусей отчаянно махал руками и что-то кричал, но никто никого уже не слышал. Оказывается, ассистенты оператора не успели закрыть крышкой объектив камеры, и теперь на линзах осело много поднятой пыли.

– Ну так же нельзя! Предупреждать надо, – злобно кричал Матусей в адрес режиссёра.

Понимая, что его не слышат, Матусей решительной походкой направился к Таранову, чтобы высказать ему всё, что он о нём думает.

– Что случилось? – прокричал Таранов.

– По Вашей милости я лишился основного объектива – вот что случилось! Почему Вы не предупредили, что будете включать эту дуру? У меня линза вся в камнях! Очистить её теперь можно только в студийных условиях, – кричал в ответ Матусей.

Таранов в ответ кивнул Матусею головой, из чего тот сделал вывод, что его не услышали и изо всех сил громко закричал:

– Выключите её нахуй!

Таранов дал знак водителю и тот выключил турбину.

– Мы не можем снимать. У нас нет объектива, – в наступившей тишине коротко заявил Матусей.

– А что случилось? – без задней мысли переспросил Таранов.

– Разве Вы не слышали, что я Вам кричал?! Вы погубили мне оптику! Вы– мальчишка! Вам в детском саду в машинки играться, а не кино снимать! Так не работают! Это – вредительство!