Кинокава

У Кэйсаку, как у члена парламента, стали гораздо чаще просить образец почерка, он частенько брался за кисть и писал на толстой цветной бумаге китайские стихи. Именно поэтому Эйдзи и Фумио прислали ему тушечный камень. Хана внимательно изучила свой пояс-оби с цветным рисунком на черном фоне. Подарок очень порадовал ее Фумио бесспорно повзрослела и превратилась в чуткую дочь, которая способна выбрать достойный подарок для своей матери.

– Это вполне естественно. Даже самая взбалмошная женщина немного успокаивается, когда ждет второго ребенка. Разве ты не изменилась после рождения Фумио?

– Не говорите глупостей!

– Еще как изменилась. Сама подумай.

– Ну, не знаю…

У Ханы не было времени на воспоминания. Ее сильно беспокоила вторая беременность дочери, о которой им сообщил Эйдзи. Харуми прислуживали китайские девушки, и жили они в окружении иностранцев. Сможет ли Фумио благополучно разрешиться от бремени на чужой земле? Хана даже подумала, не послать ли им денег, чтобы Фумио могла приехать рожать в Японию. Однако, согласно письму Эйдзи, ребенок должен был появиться на свет в конце апреля или в начале мая. Теперь уже поздно плыть домой по морю.

«Мальчик. Мать и ребенок здоровы. Харуми».

Телеграмма пришла 4 мая. Два месяца спустя бабушка с дедушкой получили письмо с фотографией Эйдзи, Фумио, Кадзухико и второго внука Сина. Эйдзи выглядел очень стильно в белом льняном костюме и очках без оправы. Фумио сидела на стуле с младенцем на руках. Одета она была по последней моде: платье без рукавов с вырезом и оборкой на правом плече и закрывающая уши шляпка-колокол.

– Они такие нарядные, – вздохнул Кэйсаку.

– Фумио похудела. Видно, роды были нелегкими, – разволновалась Хана.

Она внимательно всматривалась в худенькое личико дочери, пытаясь уловить признаки недомогания. Однако руки и грудь Фумио остались прежними, в общем и целом двадцатипятилетняя мать двоих детей не выглядела немощной. А крупные, размашисто выписанные иероглифы, к которым она пристрастилась еще в школе, весело прыгали по вложенному в конверт листку. Фумио писала, что иероглиф, выбранный ими для имени «Син», совсем немного отличается от первого иероглифа, входящего в сложносоставное слово «всеобщий», и они назвали так сына в честь победы Кэйсаку на Первых всеобщих выборах. Имя Ватару, которое они придумали, когда пересекали Восточно-Китайское море, было благополучно забыто. Фумио во всех подробностях описывала жизнь в Шанхае и время от времени включала в текст китайские слова – так, для забавы. Теперь, когда она находилась далеко от матери, едкие замечания пропали. И все же в заключении Фумио не преминула отметить, что Эйдзи получает местную надбавку и теперь его жалованье сравнялось с доходом генерал-лейтенанта в армии. В постскриптуме она пояснила, что тушечный камень, который они прислали чуть раньше, стоил пятнадцать иен в пересчете на японские деньги, а пояс из парчи – семь иен. В Японии Эйдзи получал восемьдесят две иены в месяц – сумма поистине смехотворная. Сейчас все эти деньги уходят у них на ежедневные расходы.

Фумио следовало бы написать: «Спасибо вам за все, теперь мы можем вести роскошную жизнь на одно жалованье Эйдзи. Прошу, не беспокойтесь о нас». Но она выбрала следующие слова: «У Эйдзи нет ни впечатляющей родословной, ни земель, но он все равно способен содержать и жену, и детей».

Впрочем, отношение Фумио больше не задевало Хану. Зато ей стало не по себе от того, что Харуми потратились на такие дорогие подарки, и она решила послать им вещей на ту же сумму. Фумио одевалась в стиле американской кинозвезды Клары Боу – последний писк среди ультрамодных девушек Японии. Но Хана находила этот стиль нескромным и не могла спокойно смотреть на фотографии дочери. Она без промедления отправилась в «Такасимая», купила два парадных кимоно из шелка с подходящими поясами-оби и послала их Фумио. Однако все это богатство вернулось обратно с припиской:

«Как молодое сакэ положено наливать в новый кожаный мех, так и западная одежда куда больше подходит для современной жизни. Ваши подарки не что иное, как критика в адрес моего наряда. В Шанхае я круглый год так хожу. Поэтому возвращаю ваши дары обратно. И все же я благодарю вас за труды».

В конверт были вложены три фотографии. Одна сделана на корте – Фумио и Эйдзи стоят бок о бок с теннисными ракетками в руках. На обороте надпись: «Увлеклась теннисом. Загорела. Солнце в Шанхае жарит нещадно». На второй – Эйдзи в спортивной кепке с Кадзухико в такой же кепке на макушке, только поменьше; отец и сын прижались друг к другу щеками. С третьей улыбалась Фумио в льняном платье с подросшим Сином на руках.