Кинокава

– Вы, конечно, потеряли дочь, но Кадзуми вышла замуж и изведала вкус счастья. Кроме того, вам не в чем винить себя. Что же до моего несчастного Сина, он заболел и умер у меня на глазах, а я сидела и смотрела и ничего не могла сделать. Совесть гложет меня, как подумаю об этой трагической смерти!

– Ох, Фумио, меня тоже совесть гложет. Бабушка когда-то говорила мне, что невеста не должна путешествовать в свой новый дом против течения Кинокавы. Но я забыла ее слова и отослала Кадзуми в Ямато. Теперь уже поздно локти кусать, и все же я никак не могу отделаться от мысли, что виновата в ее смерти.

– Я не слышала об этом суеверии.

– А Син…

– Что такое?

– Когда ты ждала Кадзухико, я поехала в Кудояму и повесила в Дзисонъин амулет. Но когда ты забеременела Сином, я была так занята, что не только сама не съездила, но и не послала никого. Это я лишила малыша возможности вырасти.

– Матушка…

Фумио широко распахнула глаза и на мгновение задержала дыхание, но ничего не сказала. Через несколько дней она мужественно, хоть и немного смущенно поинтересовалась:

– Матушка, как делается амулет?

Хана взяла хлопчатобумажный платочек и показала дочери, как надо сворачивать шарики.

– Думаешь посетить Дзисонъин?

– Да. Может, хоть волноваться перестану.

Фумио поднялась и вышла из комнаты. Здоровье у нее было крепкое, токсикоз на этот раз не мучил. В тот же вечер она показала матери амулет:

– Так годится?

Фумио никогда не отличалась склонностью к рукоделию, и шарики у нее вышли поистине гигантскими, раздутыми и непривлекательными. После смерти сына она совсем исхудала, превратившись в тень прежней Фумио, но такой груди, как эти шарики, у нее не было даже тогда, когда она кормила своего первенца.

Хана не могла сказать: амулет не годится только потому, что он такой уродливый. Одно то, что Фумио, которая даже рубашки Эйдзи сама не стирала, ради своего будущего ребенка взялась за нитку с иголкой, уже было достойно похвалы.

– Да, очень мило.

Хана принесла шкатулку для хранения письменных принадлежностей и поставила ее перед Фумио. Дочь подняла крышку с золотистым лаковым узором, внимательно поглядела на два тушечных камня, один из которых она сама прислала из Шанхая, выбрала японский и начала растирать тушь. Камень эпохи Тан будил воспоминания о тех днях, когда она носила под сердцем Сина.

Хана проверила густоту туши.

– Позволь мне, – сказала она дочери.

Фумио молча пододвинула к ней шкатулку, и Хана написала на гигантском амулете: «Фумио, 26 лет». Оказавшись в павильоне Мироку, этот амулет затмил собой все остальные, которые легко поместились бы на ладони. Фумио поднялась на цыпочки и повесила свои шарики высоко-высоко. Они поискали амулет, который Хана принесла сюда ради Кадзухико, но старые обереги почернели настолько, что прочесть иероглифы уже не представлялось возможности. Некоторые порвались, и теперь из дырок в шелке хабутаэ забавно торчала вата.

Вернувшись домой, Фумио принялась взахлеб описывать свой визит в храм.

– Не могу сказать, что верю в силу амулетов, но на душе действительно стало гораздо легче.

Ситуация сложилась немного неловкая. Фумио всегда отрицала древние традиции и преданно следовала современному стилю жизни. Но Хане не хотелось обижать дочь, поэтому вместо того, чтобы указать ей на расхождение слов с поступками, она раскритиковала ее наряд:

– Нельзя ли сделать что-нибудь с этим безобразным платьем? Ты в нем настоящая неряха. Не забывай, к нам постоянно гости приходят.

– Мне все равно, что люди думают, – отмахнулась верная себе Фумио.

В новогоднюю ночь 1931 года в Канто начался невиданный снегопад. Даже на западе после лунного Нового года пошел снег, и на землю в префектуре Вакаяма лег белый покров в три суна толщиной – зрелище поистине редчайшее для этих мест. Поздравляя друг друга с праздником, местные жители неизменно добавляли фразу, которую никто и никогда прежде не произносил: «Снег означает богатый урожай». Все обитатели города Вакаямы пребывали в прекрасном расположении духа.

Фумио лежала в родильном отделении больницы Красного Креста в Такамацу-мати и смотрела в окошко на снег.

– Слишком ярко. У меня от снега глаза болят.

Хана встрепенулась, припомнив болезнь Ясу, и поспешила задернуть шторки.

– Как малыш, матушка?

– Хорошо, не переживай.

Ребенок Фумио родился на месяц раньше срока, и его поместили в странный бокс под названием инкубатор. Медсестры заботливо ухаживали за несчастным младенцем, который не смог криком известить мир о своем появлении и до сих пор был не в состоянии сосать грудь.

– Ни хранитель Дзисонъин, ни амулет не помогли, матушка.

– Что ты такое говоришь? Поспи-ка лучше, а то окончательно сил лишишься.

– Ребенок совсем слабенький? – Фумио вдруг резко села и выкрикнула: – Я же его не потеряла, правда? Только не это… Опять…

– Тише, Фумио, успокойся! Разве доктор не сказал тебе, что с ребенком все будет в порядке?

– Откройте окно, пожалуйста. Как можно думать о чем-то приятном в темноте?

Хана впустила в комнату свет, поглядела на сыплющиеся с неба снежинки и сменила тему: