Кинокава

За прошедшие годы поток посетителей особняка Матани в Масаго-тё нисколько не уменьшился. Кэйсаку постоянно переизбирали, он вот уже одиннадцать лет являлся членом парламента и добрых двадцать – активным сотрудником многочисленных экономических и политических организаций Вакаямы. Кроме должности в палате представителей в Токио, у него имелась масса других титулов: президент Сельскохозяйственного общества Вакаямы, директор Вакаямской иммиграционной службы, президент Вакаямского скотоводческого союза, президент Вакаямского шелководческого общества, президент Вакаямского навигационного союза, президент Страхового союза фермеров. И это были не просто почетные звания – Кэйсаку лично основал и способствовал развитию всех этих организаций.

После начала войны с Китаем и учреждения кабинета Коноэ,[80] который поддерживала бюрократия, влияние политических партий резко снизилось. Однако Кэйсаку предпочитал работать во благо префектуры Вакаяма, а не противостоять росту «милитаристской Японии».

– Отец, вы по-прежнему активный член Сэйюкай, которая и пальцем не пошевелила, чтобы преградить дорогу японскому фашизму? – набросилась на него Фумио.

– Я бы не стал так говорить. Ситуация в стране напряженная, и мне ничего не остается, как только заботиться о процветании своих избирателей, – сдержанно ответил Кэйсаку.

Либерализм и демократия считались зародышами коммунизма, правительство старалось сделать из левых сил козлов отпущения, особенно после того, как левые заняли антивоенную позицию. Указ о всеобщей мобилизации развязал руки милитаристам и бюрократам, снабдив их невиданной властью на местах и настроив страну на военный лад.

Либералка в душе, Фумио читала газеты и прекрасно понимала всю опасность сложившейся в Японии ситуации.

– В самом деле, отец, даже социал-демократическая партия пляшет под дудку милитаристов!

– Когда сильные мира сего приказывают плясать, с ними не поспоришь. После событий 26 февраля[81] положение дел сильно ухудшилось.

– Чего, по-твоему, нам ждать?

– Не могу сказать.

В школьные годы Фумио никогда не доводилось видеть отца таким мрачным.

– Что тревожит отца, мама?

– Не знаю. При мне он только смеется да приговаривает, что у него на попечении вся Вакаяма, за ней приглядывать надо.

– Что вы думаете насчет настоящего положения дел, матушка?

– А Эйдзи что говорит? Со стороны всегда виднее.

– Он, естественно, против фашизма.

– Но разве Ява не голландцам принадлежит? Каково мнение Голландии насчет Тройственного пакта? Она ведь на ножах с Германией.

До сих пор Фумио вела беззаботную жизнь в голландской колонии, но острые вопросы Ханы заставили ее призадуматься.

Не привыкшая к зимам Ханако почти все время болела. В ожидании четвертого ребенка Фумио совсем притихла и все свое время посвящала дочери.

Однако в доме Матани жизнь по-прежнему била ключом, и Хана находилась в самом центре событий. Она уже несколько раз стала бабушкой, но при этом так ловко и с такой энергией заправляла делами и домом, что ей завидовали многие молодые. За спиной ее называли Сун Мэйлин, настолько она была похожа на супругу Чан Кайши. Однако недобрых чувств никто к Хане не питал, а она в свою очередь вела себя так же достойно, как и прежде.

Кэйсаку отбыл на десять дней в Токио. Дел немного поубавилось, и Хана решила взглянуть на первые цветки сакуры. Они с Ханако двинулись в путь, оказавшись единственными пассажирами трамвая, который весело бежал в парк Вакаяма. Когда Ханако выразила желание взглянуть на замок, Хана изменила первоначальные планы, и они направились к башне.

В это воскресенье народу было гораздо меньше, чем в праздники, но сладкими рисовыми колобками в форме сосновых шишек все же торговали. Люди шли в зоопарк, по игровой площадке бегали детишки.

– Посмотри на этого тигра, бабуля! – неожиданно остановилась Ханако.

Перед их взором предстала статуя тигра в половину натуральной величины. Казалось, зверь бесшумно подкрался к ним из кустов.

– Давным-давно этот замок назывался Замком Тигра, Крадущегося в Бамбуковых Зарослях. Отсюда и статуя.

С интересом слушая бабушку, Ханако внимательно рассматривала изваяние.

– Что-то с этим тигром не так… О, поняла! Бабуля, у него лапы какие-то странные.

Действительно, тигр застыл в неестественной позе: и задние, и передние лапы одновременно ступали вперед.

– А ты наблюдательная, Ханако. Когда статуя была закончена, возникло много споров по поводу неправильного расположения его лап.

– Тогда почему статую не переделали? Разве можно выставлять на всеобщее обозрение неправильные вещи?

Хана с серьезным видом заглянула в поднятые на нее глазенки:

– Некоторые люди находят подобные ошибки забавными.

– Мне и самой забавно, к тому же никакого вреда от статуи нет!

Белые зубки Ханако блеснули в ослепительной улыбке. Быстрая реакция девочки приятно удивила Хану. Как хорошо, что Ханако не пошла в мать! Фумио непременно разложила бы любую ошибку на составляющие и высмеяла каждую в отдельности. Хане захотелось самой воспитать эту девочку, она вспомнила свое детство и Тоёно.