Кинокомпания Ким Чен Ир представляет

Впрочем, деньги Ким Чен Иру приносили не только наркотики. Северокорейские фальшивомонетчики так успешно копировали американскую стодолларовую купюру, что Секретная служба США называла их «суперденьги», и даже казино Лас-Вегаса не умели отличить их от настоящих. Сообщалось, что американское казначейство переделало дизайн купюры, дабы отвадить северокорейских мошенников, но Пхеньян стал выпускать практически идеальные копии новых денег. Также отдел 39 не брезговал подделкой документов и страховым мошенничеством. «На день рождения Ким Чен Ира северокорейские страховщики подготовили особый подарок, – писал Блейн Харден в «Вашингтон пост» в 2009 году. – Они запихали 20 миллионов долларов наличными в две большие сумки и через Пекин отправили их своему вождю в Пхеньян»: целое состояние, выплаченное крупнейшими страховыми компаниями мира, в том числе «Алльянц Глобал» и лондонской «Ллойдз» за фиктивные заводские пожары, ущерб от наводнений «и других природных катаклизмов». И, разумеется, в XXI столетии список товаров и услуг отдела 39 дополнила торговля ядерными секретами, что позволило ему не только зашибать еще больше денег, но и шантажировать весь мир в случае кризиса.

Отдел 39 поддерживало могущество целого государства; он глядел пристально, работал гибко и давал высокую маржу. Зарабатывал он кучу денег – хватало с лихвой и финансировать роскошества Ким Чен Ира, и держать в узде армейских генералов и пхеньянскую элиту, чья верность и поддержка требовались любимому руководителю. Дэвид Эшер, бывший глава госдеповской Инициативы по борьбе с противозаконной деятельностью, говорил, что отдел 39 «похож на инвестиционный банк. Он дает деньги на все нужды Кима. Как в любом преступном синдикате, там есть дон и есть бухгалтеры. Это очень сложный бизнес – отслеживать такие денежные потоки и следить за тем, чтобы боссу платили. Но если члены организации не выполняют требований, их убивают».

В общем, вилла Ким Чен Ира у подножия Пэктусана была роскошна; может, сама Чхве и не понимала, но приглашение туда было знаком приятия и доверия.

Служанкой и кухаркой с нею поехала Хо Хак Сун. Всего за несколько дней до переезда она получила государственную поварскую лицензию и гордилась ею страшно. Дом был совсем новый. Местами Чхве чуяла краску и обойный клей.

В доме к ней приставили еще одну кураторшу, девушку лет двадцати с небольшим по имени Ким Мён Ок. Девушка была укомплектована стройной фигурой, красивым личиком и свежепромытыми мозгами. Вдобавок она была груба, вспыльчива и обладала повадками цепного пса: гавкала приказания и нередко подглядывала за Чхве в замочные скважины и приоткрытые двери.

Ким Мён Ок отвечала за дальнейшее перевоспитание Чхве. Господин Каи тоже приехал, но политзанятия углублялись, и было решено, что дополнительные уроки будут проводить госпожа Ким и глава местного парткома. По мере знакомства выяснилось, что девица не знает истории раньше 1945 года и не представляет себе географии за пределами Северной Кореи.

– Все не важно, кроме революционной истории Ким Ир Сена, – объявила Ким Мён Ок ученице. – Если я говорю, что [остальная] чушь не имеет значения, вы соглашаетесь. Мой долг перевоспитать вас – и не смейте об этом забывать.

Чхве изо всех сил старалась смотреть на вещи позитивно. Раз уж я застряла здесь, решила она, вполне можно ознакомиться с историческим материализмом Маркса. «Но, к немалому моему удивлению, учили меня другому. Темой политзанятий была идеология Ким Ир Сена – суверенность и так называемая философия чучхе». Лекции ей читали каждый день с девяти утра до часу дня, а затем с трех дня до пяти вечера и заставляли все записывать под диктовку. Чхве столько писала, что рука буквально отваливалась. За обедом и перед ужином ей велели повторять пройденное, а в свободное время – читать другие биографии Кимов: «Бессмертную историю» и «У подножия горы Пэктусан».

Ким Мён Ок, как и ее коллеги, утверждала, что южно-корейский народ голодает и бунтует против американских империалистов; что весь мир охвачен голодом, войнами и несправедливостью, и только в Корейской Народно-Демократической Республике народу повезло больше всех на планете – за что спасибо, разумеется, любимому великому вождю товарищу Ким Ир Сену. Иногда Чхве возражала, что «южнокорейская промышленность очень быстро развивается, я это видела своими глазами… Состояние ее вовсе не такое, как вы тут считаете». Ким Мён Ок и прочие непременно ее корили. Сомнения или дебаты, объясняли они, эквивалентны поощрению нечистых и подрывных помыслов. Верить в народ можно лишь безоговорочно.

Само собой, перевоспитание приводило к обратному эффекту. «Промыть мне мозги так и не удалось, – позже писала Чхве. – Их система вызывала у меня все больше сомнений».

В конце октября 1979 года Чхве помогала Хо Хак Сун разбирать продукты, и тут за окном раздался крик, а в кухню вбежала Ким Мён Ок.

– Они говорят, Пак Чои Хи погиб! Умер! – пропыхтела она Хак Сун.

Чхве в страхе застыла. Хак Сун вытерла руки о фартук.

– Ты от кого это услышала? – спросила она.