Киномания

— Ну что ж, тогда нужно вернуться к основам. Вы правы: две тысячи четырнадцатый — это год. И это в самом деле черт знает что. Конец света, — Он сообщил об этом так небрежно, что мне показалось, я ослышался. Я уставился на него в ожидании. — Наши друзья-дуалисты трудятся по другому календарю. Наш две тысячи четырнадцатый — у них двухтысячный. Две тысячи лет Замещению. — Он увидел непонимание на моем лице. — Важнейшее событие на земле — так это понимают сироты. Момент, когда физический Иисус был замещен его призрачным двойником. Это их эквивалент Пасхи.

— И этого они и ждут? Конца света в две тысячи четырнадцатом?

— Они не ждут. Они работают. Вы помните, что, согласно их вере, истинному Богу должны помочь его последователи. В рождественское утро две тысячи четырнадцатого они положат конец истории.

Анджелотти не шутил, он вовсе не издевался над этой мыслью. Но мне казалось, что посмеяться было над чем.

— Да ведь они в конечном счете только кучка психопатов.

— Вряд ли. Они исполнены решимости сделать это, Джон. И у них неплохие шансы.

— Каким образом?

— Подумайте о том, что вам стало известно о сиротах и кино, как они, работая незаметно, шаг за шагом продвигали эту технологию, делая это мастерски и подспудно. Примечательное достижение, не правда ли?

— Да, согласен.

— Люди, наделенные таким терпением, таким коварством… они способны добиться чего угодно, если только у них достаточно времени и обеспечена секретность.

— Вероятно.

— Отлично. Повсюду одна и та же схема.

— Повсюду?

— В Цюрихе, в Зума-Бич, в других приютах учащиеся изучают кино. Но в Эдинбурге, во Франкфурте, в Токио, в Копенгагене…

Копенгаген сработал. Я вспомнил маленькую девочку, которую в первый свой приезд встретил в школе святого Иакова.

— Физика. В Копенгагене они изучают физику.

— Верно. И в Токио тоже. А в Эдинбурге — микробиологию. И во Франкфурте тоже. — Не переставая говорить, он извлек баклажан из духовки и осторожно поставил на стол. Блюдо выглядело великолепно, но аппетита у меня хватило только на крохотный кусочек, — Из этих школ выходят не киномонтажеры, а физики-ядерщики, нейробиологи, специалисты по генной инженерии. Небольшая, но крепкая группа ученых и технарей — талантливые ученики, все прекрасно подготовленные. Отряд интеллектуальной элиты, который проникает в ведущие исследовательские учреждения, лучшие лаборатории. Кстати, у них там очень неплохие заработки. Высокооплачиваемые работники — и мужчины, и женщины. Главный источник благосостояния сирот.

— И к чему это все? Какие цели они преследуют?

— Ну, это легко вычисляется. Бомбы и микробы.

— Оружие?

— Самое смертоносное. Средства всеобщего уничтожения. Поймите, Джон, они — солдаты великой войны. Для них война — не просто метафора. Борьба невидима, но реальна. Они вознамерились выиграть эту войну — здесь, на земле, одержать осязаемую победу. Вы же знаете их учение. Тело — это оплот зла, тюрьма духа. Как еще можно победить Бога Тьмы если не уничтожением этого тела — каждого отдельного и всех тел вместе? Пусть же они исчезнут в пламени.

— Война? Они хотят развязать войну?

— Не просто войну, а последнюю в истории. Великую чистку. Все это было спланировано тремя старейшинами в Героне, грандиозная стратегия Армагеддона. Церковь в изгнании будет сражаться на двух фронтах. На их языке это называется voluntas et potestas. Воля и власть. То, что вам известно сегодня, относится к одному фронту — к борьбе за распространение voluntas,воли к самоуничтожению. Они избрали для этого кино. Наилучший способ просочиться в умы людей, заполнить их нигилистическими образами, ослабить их желание жить… Но как этого добиться? Как уничтожить физическую основу жизни — цитадель Бога Тьмы? Конечно, отцы-основатели в Героне не имели об этом четкого представления. Они знали, что на это потребуется не один век. И тем не менее сироты без колебаний шли по своему пути. Они подспудно знали, что где-то существует секрет огромной уничтожительной мощи, которая поможет им победить космического врага. Сто лет назад это могло бы показаться безумием. Но теперь, как мы видим, такое вполне осуществимо. Мы с вами воспринимаем бомбу, смертельные газы, убийственные вирусы как орудия дьявола. Но сироты воспринимают эти вещи иначе. Для них это средства спасения.

— Но вы сказали, что они не верят в убийство.

— Так оно и есть. Они не будут проливать кровь. За одним исключением. В последний час, на поле сражения по воле истинного Бога, который желает уничтожения всей плоти, если возможно — до последней живой клетки.

— Иными словами, убийству — нет, но всемирному геноциду — да.

— Вы называете это всемирным геноцидом, они — всемирным избавлением. Такой исход идеально отвечает их теологии. Я признаю, что это богохульство, но такому проекту трудно отказать в грандиозности, разве нет? Можно восхищаться их преданностью делу, дьявольскому упорству, строжайшей дисциплине.