Киномания

— Вы и я — да. То есть двое. И все остальные члены Oculus Dei,а это, может, еще десятка полтора человек. Еще вам поверит кое-кто в Ватикане — человек десять, двадцать, поскольку они уже знают истину. А кроме них и, конечно же, самих сирот, вы не найдете ни одного сочувствующего читателя, если только он не психически ненормальный, — Он увидел выражение разочарования на моем лице, — Пожалуйста, поймите меня правильно. Я хочу быть вам полезным. Уверяю вас, то, что вы здесь написали, я и сам собирался написать сотни раз. Рассказать всю историю — от начала до конца. Теперь я понимаю, почему так и не сделал этого. Потому что именно так оно и читалось бы. Как параноидальная фантазия. Мне очень жаль…

Его сочувствие было вполне искренним, но его слова тем не менее больно ранили.

— Что же еще я могу сделать? Только сообщить миру то, что мне стало известно. Вы хотите сказать, что нет никакого способа сделать это и не показаться сумасшедшим.

Он задумался.

— Ложь Гитлера была гигантской ^{354}, настолько гигантской, что люди в нее поверили. Я начинаю думать, что есть и правда — настолько гигантская, что никто ей не поверит. Вы понимаете, против чего восстаете, Джон? Мы страдаем от рефлекса обмельчания, который глубоко внедрился в современное сознание. Люди предпочитают идти по жизни легко. Даже наши так называемые серьезные мыслители скользят по верхам. А в верхах разум не может найти ни ясности, ни удовлетворительных ответов на свои вопросы. Это все равно что пытаться осмыслить куб посредством квадрата: третье измерение неизбежно от вас ускользает. Каковы главные проблемы наших дней? Справедливость для угнетенных, мир на Ближнем Востоке, процветание или депрессия, коммунизм против капитализма. А для многих нет ничего важнее бейсбола или футбола. Это такие преходящие материи, но их достаточно, чтобы занять человеческое внимание до конца дней. Сколько людей проживает жизнь, так и не задавшись более серьезными вопросами, которые и есть источники всех остальных? Один бог или два?Вот вопрос, который лежит в корне всех конфликтов между народами, культурами, расами. Со всей определенностью могу сказать, что это второй важнейший вопрос в мире.

— А какой же первый? — спросил я.

— Есть ли бог вообще? Пока не ответишь на этот вопрос, нет смысла думать или жить, правда?

Я в отчаянии опрокинул себе в рот налитую рюмку коньяка и потянулся за бутылкой, чтобы налить еще.

— Тогда я не знаю, что делать.

Он перелистывал мою работу.

— Откровенно говоря, мне кажется, тут у вас слишком много всего. Слишком много, чтобы вываливать все сразу. Получается путаница. Может быть…

— Да?

— Может быть, вам лучше ограничиться Саймоном, его фильмами и, возможно, Каслом. Основательный, убедительный критический разбор. Этого может оказаться достаточным, чтобы киносообщество насторожилось.

— Вы хотите сказать, что о сиротах вообще не следует говорить?

Он задумался.

— Пока — нет. Тут есть другой, более тонкий момент. И здесь я смогу оказать вам помощь. Мы можем работать вместе. Мне, конечно же, никакая слава не нужна. Напротив, я бы предпочел оставаться в тени.

— И как долго, по-вашему, может продолжаться такое сотрудничество?

Он неопределенно покачал головой.

— Трудно сказать.

— Недели? Месяцы?

— …трудно сказать.

— Годы? Вы говорите о сроке в несколько лет? Серьезное научное исследование? Вы это имеете в виду?

— Возможно.

Он хоть отдает себе отчет, что мне его слова как нож острый.

— Эдуардо, сколько лет вы состоите в Oculus Dei?

— Около двадцати. А что?

— И за все это время вы не опубликовали ни строчки по данному предмету, так?

— У меня горы записок, я многие годы занимался изысканиями, — оправдывающимся тоном сказал он, — Я готов предоставить вам все эти материалы.

— Я не собираюсь тратить двадцать лет жизни на подготовку к написанию научного труда. Откровенно говоря, я предпочту показаться смешным в глазах общественности.

Он согласно кивнул.

— Я понимаю ваше нетерпение. Признаю, мой подход довольно медлителен. Но я, видите ли, считал необходимым исследовать все тщательно, находя убедительное подтверждение для каждого пункта. Я не хотел стать еще одним Розенцвейгом.

Я поднялся и принялся ходить по комнате, не скрывая своего раздражения.

— Не знаю. Не знаю. Я не могу бесконечно долго хранить это в себе.

— Понимаю, — сказал он, пытаясь меня успокоить. — Но есть смысл тщательно планировать то, что мы делаем, — только так мы добьемся максимального эффекта. Например, вам может представиться уникальная возможность, которой я бы не стал пренебрегать.

— Что вы хотите сказать?

— Подобраться поближе к сиротам, войти в их мир.

— Каким образом?

— Им нужна ваша помощь с Саймоном. А они за это дают вам возможность разговаривать с парнем, сами что-то рассказывают.

— Они большей частью водят меня по кругу.