Киномания

Тем утром завтрак мне подали в комнату. Вскоре после этого зашел священник и сообщил, что машина ждет. Кто-то из приюта, сказали мне, полетит в Альби, чтобы представить меня там. Этот кто-то оказался сестрой Ангелиной, молодой монахиней. У нее было милое свежее лицо и, как мне показалось, слишком уж красивое для закрытого черного чепца, принятого в ее ордене. Мы сидели рядом на заднем сиденье в ожидании водителя, которого в последнюю минуту задержали какие-то дела, и я думал о том, какого цвета волосы под этим строгим убором и как бы она выглядела, обрамляй они свободно ее лицо. Пока мы ждали, на ее губах оставалась натянутая улыбка, словно сестра хотела мне угодить. Но напряженное выражение на ее лице вызывало у меня беспокойство, как и ее молчание. По собственной инициативе она не произнесла ни слова — только отвечала на мои вопросы, да и то очень кратко. Например, она не сообщила, что мы будем попутчиками. Это сделал доктор Бикс, который торопливо вышел из приюта вместе с водителем. Он поспешил к машине, держа в руках маленькую коробочку. Подарок.

— Прошу вас, откройте, — сказал он, великодушно улыбаясь.

Я открыл. Внутри оказался саллиранд. Он был таким новым, что даже сверкал.

— Я вам очень признателен, — выдавил я из себя.

Мое удивление трудно было скрыть. Я спросил, должен ли я буду вернуть прибор.

— Нет-нет, — сказал он, — Это ваше. После всей той жестокой критики в адрес Макса Касла, что вам пришлось выслушать прошлым вечером, мне показалось вполне уместным сделать — можем мы его так назвать: жест доброй воли? Я хочу, чтобы вы начали это долгое путешествие в правильном умственном расположении, так сказать.

Я поблагодарил его.

— Он будет использован в благих целях.

— Не сомневаюсь, — Он помахал мне на прощание рукой.

В аэропорту нас ждал маленький самолет — настоящая игрушка. Сестра Ангелина быстро поднялась на борт и села в кресло; я последовал за ней. Летчик — брат Жером, приятный молодой человек, — поздоровался со мной и, как только я пристегнулся, стал выруливать к видневшейся вдали взлетно-посадочной полосе.

Я начинал это путешествие, откровенно торжествуя. У меня был саллиранд! Доктор Бикс просто подарил его мне. Все становилось понятным, как то и предсказывал Анджелотти. Я начал составлять в уме список людей, которым покажу мультифильтр, в первую очередь Клер. Может быть, даже устрою закрытый показ работ Касла и Данкла в Музее современных искусств и позволю зрителям пользоваться этим замечательным инструментом. Так я смогу продемонстрировать, какими приемами пользуются сироты в кино. Бог ты мой, это будет сенсацией!

Только когда мы взяли курс на запад от Альп, я вдруг понял, что где-то у меня в подсознании раздается какой-то звук, напоминающий настойчивый отдаленный звон будильника, вырывающий вас в темноте из сна. Я вспоминал другой полет над этими местами. Прошлой ночью я летел во сне над этими горами в когтях огромной птицы, которая сбросила меня в холодные воды. Но сон содержал и кое-что пострашнее всех этих переживаний. Тот страх никуда не ушел, он отказывался покидать мою память. И заключался он во втором человеке, чье лицо я не хотел видеть. Теперь, впрочем, как и тогда, я знал, кто это. Анджелотти.

Спокойный полет, мягкая посадка в Тулузе; быстро пройдя французскую таможню, мы с сестрой Ангелиной оказались у дорожки перед залом прибытия, где нас ждал другой лимузин — больше и роскошнее цюрихского. Водитель, тоже священник, тепло приветствовал меня и бросился помогать с багажом. Вскоре мы с сестрой Ангелиной сидели на просторном заднем сиденье, словно бы встроенном в велюровую облачную гряду, а лимузин несся в горы к северу от города. Машина словно летела над дорогой. Скоро я начал клевать носом — сказывалась бессонная ночь и усталость от перелетов. Я стряхнул с себя сонливость и взглянул на сестру Ангелину. Вот бедняжка, подумал я, глядя на нее. Молодая, хорошенькая, умная… вероятно, она ничего не знала о жизни за пределами своей церкви. Ее, сироту, приняли в приют и с детских лет вдалбливали в голову безрадостные катарские доктрины. Неужели личный опыт заставлял ее верить, что мир, в котором она обитает, есть ад, а сама она рождена для того, чтобы на всю жизнь стать невинной жертвой мстительного Темного Бога. И тут, прежде чем я успел понять это, она повернулась, ее глаза встретились с моими. В ее взгляде не было ничего робкого или невинного. Натянутая улыбка исчезла, сменившись холодным, бесстрастным взглядом.

Я сунул руку в саквояж и вытащил саллиранд, подаренный доктором Биксом.

— Вы когда-нибудь пользовались этим прибором? — спросил я, чтобы завязать разговор.

— Да, когда училась в школе, — ответила она.

— Вы изучали кино? — спросил я.

— Нет. Я готовилась к религиозному служению.

Прошло еще несколько минут, и я сказал:

— Вчера ночью в приюте я слышал пение в часовне. Что это было такое?

— Вечерняя служба, — ответила она.

— Я не уверен, но мне показалось, что я слышал песню. Что-то вроде этого… — И я насвистел несколько запомнившихся мне нот мелодии.

— О да. Это один из наших гимнов.