Киномания

22 января 1971 года

Уважаемый мистер Гейтс,

Я получил вашу рукопись и внимательно ее прочел. Я надеюсь, вы поймете мое нежелание отвечать на многочисленные вопросы, заданные Вами и касающиеся моих отношений с Максом Каслом. Для меня это весьма болезненная тема, которую я предпочитаю избегать.

Это правда, что мы с Максом были друзьями много лет, со времен совместной работы на студии «УФА» в Германии. Можно сказать, что там мы получили первые уроки мастерства. Но вы сильно преувеличиваете, когда пишете, что Макс, будучи совсем молодым человеком, внес немалый вклад в создание «Калигари» и других фильмов, снятых на «УФА». Вряд ли его можно назвать гением камеры. И если кому и воздавать хвалу за новаторский экспрессионизм в «Калигари», то скорее уж мне — я совершенствовал этот прием на протяжении всей своей карьеры, хотя это и не было оценено по достоинству. Нет, я не стану говорить, будто научил Макса всему, что он знал, но такое утверждение недалеко от истины.

Позднее, уже в Голливуде, Максова буффонада «Мученик» потерпела полнейшее фиаско (такой результат вполне мог предсказать кое-кто из нас, чуть более искушенный в особенностях американской кинопромышленности), и если этот фильм вообще уцелел, то только благодаря друзьям в лице Ланга, Фройнда и меня. Хотя я и был занят собственной карьерой, но если мне подворачивалась возможность, я всячески способствовал тому, чтобы работа доставалась и Максу. Не забывайте, что студии в те времена смотрели на Макса как на парию и не хотели, чтобы его имя было связано с их фильмами. Я сильно рисковал, когда решил взять его ассистентом на «Доктора Зомби», — в то время это превышало также мои финансовые возможности, так как мне приходилось платить ему из собственного кармана. Но через несколько месяцев после того, как он присоединился ко мне на этих съемках, мне повезло и я заключил контракт куда как более соблазнительный. «Юниверсал» дала зеленый свет новому фильму с Карлоффом и Лугоши, который и стал в конечном счете «Черным котом». Это позволило мне проявить большую щедрость к старому другу. Я просто предложил всего «Доктора Зомби» вместе с моим жалованьем Максу. Правда, я посоветовал ему ставить фильм под одним из его псевдонимов. Вы правы, когда воздаете должное за результат ему одному, — блестящий низкобюджетный фильм. Он работал даже на еще более коротком поводке, чем я.

Но вы категорически ошибаетесь относительно «Черного кота», и я должен просить вас пересмотреть главу, посвященную этому фильму. Не верьте ни одному слову из того, что наговорил вам Зип Липски, этот злобный карлик. Он был прихлебателем Макса. Он вам все наврал: «Черный кот» принадлежит мне от начала и до конца — одно из моих крупнобюджетных творений. Макс играл здесь строго подчиненную роль, почти что мальчика на побегушках. Я готов воздать ему должное только за одно в этом фильме. После того как я снял его в жанре традиционного фильма ужасов (влажные каменные стены, темный склеп, винтовые лестницы), явился Макс с заманчивым предложением переснять все в декорациях эпохи модерна. Представьте себе — готический модерн! Великолепная смесь Средневековья и современности, которая давала именно то, что я хотел. Я сразу же увидел все скрытые здесь возможности.

Однако я понимал, что нельзя отдавать эту работу на откуп Максу. Поступи я так, и фильм просто провалился бы. Во-первых, Макс предлагал сделать художественное оформление доминантой фильма, чтобы художник господствовал надо всем — над сценарием, игрой актеров, музыкой. В его воображении рождались целые сцены, где в качестве персонажей выступала бы толпа или двигающиеся в тени фигуры, с лицами, скрытыми под капюшонами, почти бессловесные. На первом плане — свет и оформление, больше ничего. Касл утверждает, что одной только мизансцены достаточно, чтобы рассказать историю — «значимую историю», так он говорил. Поскольку я понятия не имел, что такое «значимая история», то пропустил его предложение мимо ушей. И все равно я помню, как Карлофф жаловался, что его сильно стесняют сценические эффекты, словно они играют более важную роль, чем сам он.

Я всегда старался не говорить плохо о мертвых, но сегодня ради исторической справедливости буду с вами откровенен. Мои отношения с Максом достигли нижней точки во время съемок «Черного кота», которому было суждено ознаменовать конец нашей дружбы. Между нами произошло много неприятного, были сказаны слова, после которых я уже не мог сотрудничать с ним ни на каком уровне. Уверен, что это подтвердят и другие источники: у Макса были черты характера, которые находил отталкивающими не только я. Почему я не заметил их на более раннем этапе наших отношений? Думаю, что Макс после приезда в Соединенные Штаты сильно изменился. Голливуд искалечил его. Он стал другим человеком, человеком, для которого фильм временами словно бы имел второстепенное значение.

Я не думаю, что эта перемена была обусловлена безудержной коммерциализацией или общей безнравственностью американской кинокультуры. Причины были гораздо более личного свойства. Как бы выразиться поточнее? Макс исповедовал религию. Какого рода? Не могу сказать. Для меня это тайна за семью печатями, даже названия ей я не смог найти. Он теперь постоянно находился в компании людей, которые, похоже, имели на него влияние. Среди них — самоуверенный молодой священник по имени Юстин, который заявлял, что он Максов бизнес-менеджер. Он постоянно был рядом с Максом, словно держал его под наблюдением. И конечно же, эти близнецы, о которых вы пишете довольно пространно, — братья Рейнкинги, работавшие у него монтажерами. Были и другие, чьи имена я забыл, темные личности, явно державшие Макса под контролем, хотя в каких целях, мне неизвестно. Никаких финансовых выгод они от него явно не получали. Наоборот. И еще здесь был замешан некий сиротский приют, расположенный где-то в Зума-Бич. Не могу логически связать все это, чтобы Вам стало понятнее. Могу только сообщить, что от всего этого несло неким душком.

Во время нашей работы над «Черным котом» я начал все яснее и яснее осознавать, что Макс не принадлежит себе. Он соблюдал железную дисциплину. С таким распорядком жизни я сталкивался до этого только раз. Я говорю о моих друзьях, принадлежавших к германской коммунистической партии во времена Веймарской республики. Вы, наверно, слишком молоды и не помните ту атмосферу. Полное, безусловное подчинение делу — вот каким было повальное поветрие того времени. Мужчины — разумные, прекрасно образованные — стали роботами под управлением своих идеологических хозяев. Только в случае с Максом дело было не политическим, а религиозным. Макс использовал кино в каких-то целях, выходивших за рамки искусства развлекать. Все, к чему прикасались Рейнкинги, обретало некое свойство, которое я могу определить только как метафизическое. Как они умудрялись создавать такую жуткую атмосферу в начале фильмов, не могу сказать. Но я вздрагиваю при мысли о том, чем мог бы стать «Черный кот», если бы его делал Макс.

Возможно, Вы отчасти в курсе моих политических взглядов. Широко известно, что я был левым радикалом, очень близким к Новому курсу ^{392}. Я был предан идее всеобщей справедливости. Я боролся с антисемитизмом. Надеюсь, вы оценили тот факт, что «Черный кот» стал одним из первых фильмов, в котором обращалось внимание на опасность фашизма. Культ, показанный в фильме, предвосхищает нацистское движение. Герой фильма Яльмар Пельциг, столь блестяще сыгранный Карлоффом, был первой фигурой а-ля фюрер в кино. Некоторые считали, что его прообразом был Свенгали ^{393}. Однако это не так. Гитлер — вот, кто был его прототипом. Харизматический садист. Вот в чем суть привлекательности Гитлера. Когда в Голливуде никто еще серьезно не относился к нацизму, я создал этот образ тоталитарного безумия во всей его противоестественности, во всем его фанатизме.

У нас с Максом были долгие разговоры на эти темы. Он мог ночи напролет посвящать выпивке и разговорам. К моему удивлению, он настаивал на том, чтобы сделать Пельцига героем фильма. «Жрец темного бога», — так он характеризовал Пельцига. Вот что он увидел в этом персонаже. Он верил, что смерть Пельцига — с него заживо сдирает кожу Бела Лугоши — должна быть жертвенным действом, мученичеством. Споры наши становились все более ожесточенными. Я не желал делать Пельцига героической фигурой. Я спросил Макса: «Ты можешь себе представить Адольфа Гитлера героем фильма?»

К крайнему моему изумлению, Макс, пожав плечами, отмахнулся от этого вопроса. Гитлер? Какое значение имеет Гитлер? Какое значение имеет фашизм? Не то чтобы Макс сомневался в том, что нацизм — это зло. Он без особого оптимизма смотрел в будущее. «Ну что? Да, будет еще одна война. Похлеще прошлой. Будет ужас, убийство невинных людей. Больше всего достанется евреям. Возможно, они все погибнут. Но это будет не первый холокост в истории несчастной Европы и не самый значительный».

Можете вы себе представить: он говорил это мне — еврею? Тогда я впервые услышал слово «холокост» применительно к гонениям на евреев.

«И тебе это безразлично?» — спросил я. «Эдгар, впереди еще будет кое-что похуже. Великий ужас».

Возможно, вы знаете некоторые мои работы на еврейскую тематику, хотя эта часть моего творчества малоизвестна. Я это делал не за деньги, а из любви — поставил несколько фильмов, основанных на еврейской литературе и истории. Эта работа была близка моему сердцу. Но услышать, как Макс пренебрежительно говорит о несчастьях евреев в гитлеровской Германии, — это было уж слишком. На этом сотрудничество и дружба между нами закончились. Мне пришлось попросить его уйти и не возвращаться на съемочную площадку.

Однако на этом моя связь с Максом Каслом не прервалась. Может быть, вам будет интересно узнать, что впоследствии я задумал фильм, героем которого должен был стать сам Макс, — готическая история о кино. Я представил себе одержимого стремлением к власти режиссера, этакого Свенгали серебряного экрана, который находит способ гипнотизировать зрителя и таким образом воплощать свои фильмы в жизнь. Чтобы добиться своих целей, он выпускает в мир монстров, оборотней, вампиров — весь зверинец студии «Юниверсал». Армия призраков. Они убивают, грабят, насилуют. Целые сообщества подпадают под власть режиссера. Фильм должен был называться «Гипнагогия». «Юниверсал» заинтересовалась этим проектом. Они подписали контракт на исполнение главной роли с Питером Лорром. Немец, который тогда только что появился в Голливуде. Из него бы получился идеальный Макс Касл. (Он ведь даже работал с Максом в «Безумной любви».) Но тут удача отвернулась от меня. Как вам, вероятно, известно, я совершил опрометчивый поступок, женившись на дочери человека, возглавлявшего студию. Еще и сегодня многие говорят, что именно поэтому фильм и задробили. Но я думаю, что дело тут было не в моем браке. Дело было в самом фильме. В «Гипнагогии». Кому-то было очень нужно, чтобы этот фильм никогда не вышел на экраны. Может, тут постарались Макс и его таинственные друзья.

Когда-то я сказал, что продолжал бы снимать кино, даже сидя в инвалидном кресле. Но оказалось, что это невозможно. Я могу лишь надеяться, что исследователи вроде Вас обнаружат в моих фильмах некую художественную ценность. Например, в «Окольном пути». Я иногда думаю: что бы я мог сделать, если бы мне предоставили бюджет «Унесенных ветром»?

Искренне Ваш

Эдгар Ульмер.