В фильмике была масса пробелов и недочетов, жуткой любительщины, которая могла бы стать легкой добычей критиков. Начать с того, что все так называемые актеры, играющие взрослых, были слишком молоды для своих ролей: весь состав – глуповатые, смешливые подростки. Дальше – операторская работа; несмотря на большой замах, она не лезла ни в какие ворота. И тем не менее, когда фильм закончился, я должен был сказать Шарки, что в нем есть признаки таланта, ведущего борьбу с крошечным бюджетом. Мои исследования Касла привили мне щедрость на подобные оценки, хотя из моих слов отнюдь не вытекало, что чем больше денег, тем лучше кино.
Я чувствовал, что сидящий рядом со мной Шарки ждет дальнейших комментариев.
– Вещь довольно вульгарная, – сказал я наконец. – Но ее спасает сатира, хотя автор и не научился с ней толком обращаться.
– Сатира? – ответил Шарки.
– Сатира. Это было задумано как сатира. Американская семья… Макдональдс… Пожелание всех благ. Над чем же все смеялись, если не над этим?
– Ну да, я тебя понимаю. Сатира в этом тоже есть. Это потрясающе. Но я говорю о трюках. Что ты думаешь о трюках?
– Ты говоришь о кровище? Об этом побоище?
– Ну да.
– Мне это не нужно, Шарки.
– Но ты ведь понимаешь, почему фильм нравится. Парень понимает, что делает. И музыка. Как насчет музыки? Данки приглашает все лучшие группы. «Смерть в люльке». «Убийцы девственниц».
– Я не разобрал ни слова.
– Да нет же, они просачиваются сквозь поры в коже. Это были «Вонючки». Данки собрал для своих фильмов.
– Ты полагаешь, я знаю, кто такие «Вонючки»?
– Это «Хор мальчиков „умираем сейчас“». Просто классные ребята. Высокий класс.
Мы с Шарки явно смотрели разные фильмы.
– Это его новый фильм? – спросил я.
– Это? Нет. Этот он снял года три или четыре назад. Ему тогда было лет тринадцать.
– Ну, если тринадцать, что тут можно сказать? У него может быть неплохое будущее. Неглупые заимствования из Мака Сеннета. У него всегда такой юмор?
– Почти. Но лучшее, что у него есть, – это поэзия визуального ряда. Тебе нужно посмотреть «Тревогу насекомых». Это, я тебе скажу, – вещь. Весь фильм парнишка раздирает на части таракана. Да нет, ты послушай, я понимаю, как это звучит, но поверь мне, как он это делает – настоящая поэзия.
Пара подмастерьев-киномехаников, по виду звезд с неба не хватающая, ввалились в проекционную помочь Гейбу заправить следующую ленту. Будучи предоставлен сам себе, Гейб был человеком медлительным, но с двумя нескладными помощниками дело у него почти совсем застопорилось. Потребовалось около получаса, чтобы снова включить проектор. А зал внизу тем временем с прибытием все новых и новых припозднившихся быстро превращался в аналог Черной дыры Калькутты{301}
. Задержка не вызвала у этой публики никаких претензий, они, казалось, чувствовали себя у Шарки как дома и были готовы провести там в разговорах всю ночь. В основном это были припанкованные подростки, облаченные в одеяния, которые били рекорды дурного вкуса того года. Искромсанная кожа и звенящий металл, мешковина, драные меха, флуоресцирующие волосы, косметика «дей-гло»{302}. Они не были похожи на человеческие существа. Эта сцена – мрачная яма кинозала «Катакомб», освещенная единственной голой лампочкой, включавшейся в перерывах, и заполненная орущей и гогочущей публикой, – вполне могла быть взята из Дантова «Ада». Я разглядывал это собрание, надеясь увидеть среди них нашего почетного гостя. Но чем обыкновенный альбинос мог выделяться в подобной толпе?– А Данкл здесь? – спросил я.
– Что ты! Нет конечно, – сказал Шарки, – Он никогда не появляется на публике. Парень настоящий отшельник – со всеми этими его странностями.
– Но ты ведь его видел.
– Конечно. Частная аудиенция. – Шарки хитровато мне подмигнул.
– Что ты хочешь этим сказать?
– Я ездил туда к нему. Шикарный лимузин и все такое.
– Куда это «туда»?
– В горы за Зума-Бич. У него там особняк.
– Какой еще особняк?
– Ну, может, это не его особняк. Наверно, он принадлежит людям, на которых или с которыми он работает… в общем, бог его знает. По правде говоря, я не знаю, что там у них за соглашение. Разговаривают там не очень охотно. Местечко это похоже на школу или на летний лагерь. И вокруг много детишек.