Киномания

Когда усталость, накопившаяся за день, взяла свое, было уже около полуночи. Я открыл окно, чтобы впустить свежего воздуха, и сразу услышал пение вдалеке. Звуки доносились, по-видимому, из часовни – священники и монахини исполняли какую-то позднюю службу. Музыка была мягкая, проникновенная, похожая на грегорианские песнопения. В то мгновение, да еще вблизи убеленных лунным светом Альп, я бы сказал, что никогда не слышал такой трогательной мелодии: мелодичной, темной и бесконечно жалобной. На меня нахлынула волна грусти. Хотя слов песни я и не мог разобрать (возможно, то была латынь), я не сомневался: они воспевали древний подвиг – прославляли пережитые лишения и преследования. Мрачная хвала многострадальным предкам, виновным единственно в том, что, невзирая на жестокие гонения, они почитали суровую веру. Несмотря на все, что мне было теперь о них известно (маниакальная мстительность, тайные махинации с целью устроить светопреставление), мое сердце, очарованное сейчас этими скорбными голосами, все же сочувствовало злосчастным сиротам за то, что им пришлось вынести. Больше я о них никогда уже не думал с таким сочувствием.

Спал я в ту ночь неважно. Мне почти сразу же приснился сон, после которого я никак не мог успокоиться. Я видел себя в приютском лимузине по пути в аэропорт. С одной стороны от меня сидел доктор Бикс, с другой – человек, чье присутствие вселяло в меня испуг такой сильный, что я не мог заставить себя взглянуть на него. Напротив, я отводил глаза в сторону, стараясь его не видеть. Когда мы прибыли, самолета поблизости не оказалось.

– Не беспокойтесь, – сказал доктор Бикс. – Мы найдем иное транспортное средство. Но сначала нужно обозначить место.

– Конечно, – согласился я.

Сразу же он и второй человек извлекли из карманов большие мелки и принялись чертить на взлетно-посадочной полосе длинные прямые линии. Я по-прежнему отводил глаза, не желая видеть лица второго человека. Линии, которые рисовали он и доктор Бикс, соединились в большой мальтийский крест, а я оказался в самом его центре. Я восхищался точностью их работы.

– Неудивительно, что ваша церковь продержалась так долго, – заметил я, – Вы с таким тщанием вырисовывали каждую деталь.

– Вы совершенно правы, – сказал доктор Бикс. Он посмотрел на небо, потом указал мне направление. – Видите?

Я взглянул вверх и увидел черную точку, кружащуюся надо мной. Она крутилась и падала вниз, опускаясь все ниже. Это был дрозд. Только теперь он был очень большой. Очень-очень большой. Больше самолета. Внезапно он спикировал – прямо на меня. Я попытался бежать, но меловой крест держал меня, как невидимый забор, – я не мог перешагнуть ни через одну линию. Птица налетела на меня, ухватила за шиворот и подняла в воздух. Теперь мы летели прочь, резко набирая высоту. Я попытался крикнуть, но поток воздуха не позволял мне открыть рта. Глядя с ужасом вниз, я видел быстро уменьшающиеся фигуры доктора Бикса и второго человека – они улыбались, махая мне вслед руками.

Я отчаянно хотел проснуться, но не мог. Этот сон цепко удерживал мой мозг, никак не хотел уходить. Огромная птица несла меня через Альпы, над лесами и фермами. Казалось, она держит меня за шиворот пиджака. Боясь сорваться и упасть, я потянулся вверх, чтобы ухватиться за птичьи когти, но сколько я ни старался – каждый раз промахивался. Мы теперь были над открытым морем и летели с неимоверной скоростью. Я слышал над собой удары мощных крыльев. В страхе я дернулся, и птица отпустила меня. Сердце мое ушло в пятки, когда я почувствовал, что падаю, падаю. Теперь-то уж проснусь, сказал я себе. Но не проснулся. Словно в замедленной съемке я упал в воду. Она сомкнулась надо мной – холодная, густая и темная. Я погружался все глубже и глубже. Вокруг меня сгущалась темнота. Я уже должен был захлебнуться, но этого не случилось. А это пугало меня даже больше, чем смерть, поскольку я понимал, что перехожу в какое-то отвратительно неестественное состояние: безвыходное заточение в какую-то живую смерть.

До меня донеслись звуки музыки… поющие голоса, которые искажались, проникая сквозь воду, становились низкими, дрожащими. Знакомая песня. Слова песенки «Прощай, птичка», старый эстрадный плач о невезении, одиночестве и долгом ночном возвращении домой каждого из нас.

И тут где-то далеко под собой я увидел размытые желтые огни. Это был город под морем, на дне мира. Нет, сказал я, я не хочу жить здесь! И собравшись со всеми силами, я проснулся – но успел различить внизу надпись из бледных огней. Она гласила: «Голливуд».

Я с трудом заставил себя подняться, до меня все еще долетали поющие голоса из сна. Они оставались со мной в комнате. Нет, они были снаружи… доносились сюда из часовни. Я стал слушать внимательно. Тишина. И тем не менее я был уверен, что проснулся под самые последние звуки их пения. Я подождал несколько минут – не запоют ли снова. Ничего.

Остальную часть ночи я провел, опасаясь заснуть еще раз. Ближе к рассвету я все же подремал около часа.