Киномания

– Это и в самом деле «конец»? Я хочу сказать – приговор кинематографу?

– Он подводит некоторые итоги. Если бы уцелело больше катушек, то я бы вернулся к ним и внес кой-какие изменения. В пятую, например. Грубая работа. И двенадцатая – я бы сгорел со стыда, если бы вы ее увидели. Однако дела обстоят так…

– То, что я видел, – очень действенно.

– Вам понравилось?

– Я бы не сказал «понравилось». Откровенно говоря, мне никогда не нравились ваши фильмы. Но я знаю их истинную цену.

– Понятно.

– Боюсь, что пленка в проекторе пострадала.

– Этого и следовало ожидать.

– Я имею в виду – фатально пострадала. Она… уничтожена.

– Вы думали, я буду сокрушаться по этому поводу?

– Отдельные куски я сохранил.

– В этом нет необходимости. Я вам уже говорил: настоящее кино – здесь.

Я облегченно вздохнул и продолжил расспрашивать его о деталях. Например:

– Эпизод на улице… Что это такое?

– По правде говоря, понятия не имею. Я решил, что это какая-то тренировка. Военное время. В Лондоне. Может быть, люди прячутся в метро от воздушного налета. Может быть, они проверяли, насколько гладко это пройдет. Вы не поверите – были десятки таких катушек, некоторые быстрые, некоторые медленные. Я выбрал медленные и немного над ними поработал.

– Великолепно.

– Вы так думаете?

– Ни один другой режиссер не увидел бы в этом таких возможностей.

Он скромно пожал плечами, но на самом деле я видел, что за этим жестом он прячет чувство гордости.

– Я работаю с тем, что у меня есть, – Спустя мгновение ему в голову пришел вопрос, – В концовке, тот большой взрыв, что я вставил… Я его взял из какого-то научно-фантастического фильма. Как это называется – атомарная бомба?

– Атомная, да.

– Одна бомба?

– Всего одна.

– Очень мощная.

– Очень.

– Зрелище величественное – огромное облако, вспышка света.

– Она накрывает землю радиацией, – Ему этот термин был незнаком, – Это что-то вроде электрического отравления. Она убивает все, к чему прикасается. Говорят, что несколько сотен таких бомб могут уничтожить все живое на земле… останутся разве что тараканы.

– А сколько таких бомб уже сделано?

– Насколько мне известно – тысячи. Десятки тысяч.

– Боже мой!

– Сами понимаете.

– Да, понимаю. Ну что ж, давайте браться за работу.

– За работу?

– Вы и я. У нас с вами масса фильмов – хватит до две тысячи четырнадцатого.

– Вы хотите, чтобы я работал над фильмами вместе с вами?

– А у вас есть другие планы?

Когда он поставил вопрос таким образом, у меня не оставалось другого выбора – только принять его предложение. А как еще мне проводить время? Мне нужно было только перебраться на другую сторону острова и устроиться в углу его бунгало, которое было чуть комфортнее моей тесной, душной кабинки. Я сообщил сторожам о перемене моего адреса, чтобы они знали, куда приносить мою еду и другие припасы. Они сделали вид, что не поняли, но повторять я не стал. На следующее утро после переезда мой завтрак прибыл по расписанию – был привезен на маленькой лодке. С той поры я разговаривал с мужчиной и женщиной, исходя из того, что они меня понимают, какая бы пара ни была на дежурстве. Они понимали, только никогда не отвечали.

Ужиться с моим соседом оказалось нетрудно. Он работает в саду, долго спит, вечерами нередко покуривает трубочку (я теперь тоже предаюсь этому занятию, но с умеренностью), так что большую часть времени я предоставлен сам себе. Один из моих текущих проектов – составление фильмографии этого великого режиссера; пересматривать список приходится каждый месяц или около того, потому что память его то слабеет, то вспыхивает яркой свечой. В остальное время я читаю, делая это очень медленно, чтобы не истощить запас книг. Мой немецкий улучшается благодаря классикам из собрания Касла и его урокам. Я заучиваю наизусть стихи. Начинаю делать записи, а потом их выкидываю.

– Не тратьте попусту бумагу, – предостерег он меня как-то раз.

– А в чем дело? Для чего ее хранить?

– Возможно, вам захочется писать мемуары.

– Вы шутите?

– Как знать. Скука – великий стимул. Посмотрите, что она сделала с моим искусством.

Наша работа в студии «Каменный век» зависит только от его настроения. Иногда мы трудимся несколько дней подряд, а случается, студия пустует целый месяц. Темп работы задает он, и я в это не вмешиваюсь. Многое зависит от того, достаточно ли у нас материалов на руках. Когда кончается клей или отсутствует клейкая лента, он целыми неделями держит план фильма в голове. Но если мы наконец садимся за работу, то можем работать не покладая рук час за часом. Он научил меня многим из своих приемов, но трудную работу я оставляю для него, предпочитая выполнять менее ответственные задания. Вот, например, вырезаю логотипы всех фильмов студии «Юниверсал», снятых до 1946 года. Он утверждает, что над прежним земным шаром «Юниверсал» поработали монтажеры-сироты, которые внедрили мощное подспудное мерцание в три световых блика. Я их вырезаю и откладываю на потом.