Киномания

– Не разлей вода. А уж сколько они выпили вместе! Понимаешь, после того как «Сердце тьмы» прикрыли, Макс просто сел на мель. Он на любую работу был согласен. Орсон был готов взять его кем-нибудь вроде ассистента на «Гражданина Кейна», но студия – ни в какую, хватит, говорят, сколько Макс потратил в Мексике. Ну, тогда Макс стал ему подсовывать всю эту мутоту по «Мальтийскому соколу». Ту, настоящую историю, понял? – Эти слова сопровождались заговорщицким подмигиванием. У меня не было никаких соображений о том, что я должен был понимать, но я ему тоже подмигнул в ответ. – Он надеялся, что Хьюстон возьмет его на какую-нибудь роль в картину. Хьюстон попытался, но без толку. Максу повсюду был отказ.

– Настоящую историю. А что, была настоящая история? Ведь Сэм Спейд – вымышленный персонаж, разве нет?

Зип покачал головой – иных чувств, кроме отвращения, моя полная и непростительная глупость у него не вызывала.

– Да не о Сэме Спейде речь, олух ты стоеросовый. Я говорю о птице. О черной птице. Она из тех давних времен. С Мальты. Знаешь этих рыцарей в железных костюмах?

Зип из кожи вон лез, чтобы поразить меня своей осведомленностью, но я чувствовал, что он недалек от тотального невежества.

– Вы говорите о тамплиерах?

На его лице появилось удивленное выражение.

– Так ты что, знаешь о них, что ли? – Мне показалось, у Зипа возникло подозрение, что я, может быть, знаю ответы на те вопросы, которые мучили его долгие годы, и он готов спросить у меня, кто такие были тамплиеры. Мне этого очень не хотелось. И он не спросил. Сдержав свое любопытство, он продолжил: – Конечно, Хьюстон ничем из этого не воспользовался. Наверно, оно никак не подходило к тому кино, что он снимал. А может, проснувшись на следующее утро, он с похмелья забыл обо всем, что Макс ему наговорил. Но сироты, узнав, что Макс бродит по студиям и болтает со всеми напропалую, сильно заволновались. Вот тогда-то они и принялись его упрашивать – вернись, мол, мы сможем обо всем договориться. Но все равно ни хрена бы они денег Максу не дали.

– Вернуться? В Германию?

– В Цюрих. Там ихняя штаб-квартира. Ты что, меня вообще не слушаешь? Я сказал Максу, чтобы он никуда не ездил. Но он не стал слушать. Зол был как сто чертей. Расставить все точки над i – вот что ему хотелось. Так он мне сам сказал. Либо они выкладывают денежки, сказал он, либо пожалеют. К концу Макс путаный какой-то стал. Он пил много, всякими угрозами сыпал. А с этими сиротами так нельзя. Они такие подлые твари.

– И чем же он им угрожал?

– А говорил, что все расскажет.

– Что расскажет?

– Да все про них, про их тайны.

– Какие тайны?

Последовала еще одна мучительная, неловкая пауза. А после нее:

– Так я тебе и сказал.

Я переменил позицию.

– Вот бы посмотреть, что вы сняли в Мексике.

– Посмотреть хочешь? Ничего ты не увидишь. Так-то вот, – Он смерил меня вызывающим взглядом, а потом вдруг печально проворчал: – То, что у меня осталось, и смотреть-то нельзя. Даже и врезки не сделано.

Врезка. Как я понял – это был термин из собственного кинематографического словаря Касла. Что означало это слово? Я спросил об этом Зипа. Он, как и всегда, ответил так, словно я заставляю его повторять одно и то же.

– Ну – врезка. – Он сделал короткое странное движение ладошками – положил одну на другую, сплетя пальцы. – То, что монтажеры делают. Иначе, все, что ты наснимал, это каша какая-то, понял? Все вроде есть, а ничего нет… потому как без врезки. И потом, то, что у меня оставалось, оно не здесь. Лучшее исчезло навсегда, да и было-то его всего ничего.

– Куда исчезло?

– Пошло на корм рыбам. Лежит на дне океана. Я же тебе говорил, сироты предлагали ему поговорить о деньгах. Ну, Макс и взял пленки, чтобы им показать. А корабль вместе с ним и пленками утопили, – Голос Зипа вдруг перешел на полушепот, – А если хочешь знать, то я думаю, что они не позволили бы Максу вернуться, даже если бы он к ним и попал.

– Что вы хотите сказать?

– Я думаю, они бы прикончили его – и все дела.

– Вы думаете, они были им недовольны?

– Еще как. Макс нарушал свой обет.

– Обет?

– Ты что, не знаешь, что это такое? Ну, как в церкви. Ты в церковь какую-нибудь ходишь?

– Я хотел спросить, какой обет нарушал Касл.

– Это было между ним и сиротами. Я туда нос не совал. Я знаю только Макса, а он хотел кино снимать, хорошее кино. Но сиротам на кино было плевать. Им надо было одно: чтобы он потихоньку напичкивал ленты всей этой пропагандой.

– Пропагандой?

– Секретной пропагандой. Той, что даже не обнаружить. Как я тебе показывал с саллирандом.

– Что толку от пропаганды, которую нельзя увидеть.

Зип недоуменно вытаращил на меня глаза.

– Это и есть лучшая пропаганда. Потому что она худшая. Ты и не замечаешь, как она проникает тебе в голову.

– А что они пропагандировали?

Зип неожиданно пришел в бешенство.

– Совсем не то, о чем ты подумал, сынок, – отрезал он.

– Да я ничего и не подумал, – возразил я. – Просто пытаюсь вас понять.

– Макс был никакой не нацист. Его политика вообще не интересовала – не то что тех сирот.

– Сироты были нацистами?

Зип уставился на меня.

– Разве я это говорил?

– Нет, но…