– Ну, допустим… Николай Петрович.
– Давай снова, – скомандовал Чудик. – Говори: «Ваня, ты как здесь?!»
– Ваня, ты как здесь?!
– Нет, ты вот так хлопни себя руками и скажи: «Ваня, ты как здесь?!» – Чудик показал, как надо сделать. – Вот так.
Режиссер потрогал в раздумье подбородок и согласился.
– Хорошо. Ваня, ты как здесь?! – хлопнул руками.
Чудик сиял.
– Здорово, Петрович! Как житуха?
– Стоп! Я не вижу, что ты догадываешься о моем настоящем чувстве. Я же недоволен! Хотя… Ну, хорошо. Пойдем дальше. Ты все-таки следи за мной повнимательней. Ваня, ты как здесь?
– Хочу перебраться в город.
– Совсем?
– Ага. Хочу попробовать на фабрику устроиться…
– А жить где будешь? – сполз с «радостного» тона Николай Петрович.
– У тебя, – Чудика не покидала радость. – Телевизор будем вместе смотреть.
– Да, но у меня тесновато, Иван…
– Проживем! В тесноте – не в обиде.
– Но я уже недоволен, Иван… то есть, Вася! – вышел из терпения режиссер. – Разве ты не видишь? Я уже мрачнее тучи, а ты все улыбаешься.
– Ну и хрен с тобой, что ты недоволен. Ничего не случится, если я поживу у тебя с полмесяца. Устроюсь на работу – переберусь в общежитие.
– Но тогда надо другой фильм делать! Понимаешь?
– Давай другой делать. Вот я приезжаю, так?..
– Ты родом откуда? – перебил режиссер.
– Из деревни…
– А хотел бы действительно в городе остаться?
– Черт ее… не думал про это. Нет. Мне у нас лучше глянется. Не подхожу я к этому парню-то?
– Как тебе сказать… – Режиссеру больно было огорчать Васю. – У нас другой парень написан. Вот есть сценарий… – Он хотел взять со стола сценарий, шагнул уже к столу, но вдруг повернулся. – А как бы ты сделал? Ну, вот ты приехал в город…
– Да нет, если уж написано, то зачем? Вы же не будете из-за меня переписывать.
– Ну а если бы?
– Что?
– Приехал ты к знакомым…
– Ну, приехал… «Здрассте!» – «Здрассте!» – «Ты как здесь?» – «Хочу на фабрику устроиться»…
– Ну?
– Ну и все.
– А они недовольны, что тебе придется некоторое время у них жить.
– А что тут такого, я никак не пойму? Ну, пожил бы пару недель…
– Нет, ну, вот они такие люди, что – недовольны. Прямо не говорят, а недовольны. Как тут быть?
– Я бы спросил: «Вам што, не глянется, што я пока поживу у вас?»
– А они: «Да нет, Иван, что ты! Пожалуйста, располагайся!» А сами недовольны, ты видишь. Как тут быть?
– Не знаю. А как там написано? – Чудик кивнул на сценарий.
– Да тут… иначе. Ну а притвориться бы ты не смог? Ну-ка, давай попробуем! Они плохие люди, черт с ними, но тебе действительно негде жить. Не ехать же обратно в деревню. Давай с самого начала. Помни только…
Зазвонил телефон. Режиссер взял трубку.
– Ну… ну… Да почему же?! Я же говорил!.. Я показывал какие! Тьфу!.. Сейчас я спущусь. Иду. Вася, подожди минут пять… Там путаница вышла… Черти! – Режиссер вышел.
Чудик закурил.
Вбежала красивая женщина с портфелем. На ходу спросила:
– Ну, как у вас?
– Никак.
– Что?
– Не выходит.
– Режиссер просил подождать?
– Ага.
Женщина порылась в столике сценариев, взяла один…
– Может, вам сценарий пока дать почитать? Почитайте пока. Вот тут закладочка – ваш эпизод. – Она сунула Чудику сценарий, а сама с другим убежала. И никакого у нее интереса больше к нему не было.
Чудик положил сценарий на стол, взял цветной карандаш и на чистом листке бумаги крупно написал:
«Нет, не выйдет у нас. С пр. Василий».
Домой Чудик пришел часу в шестом. Шел и ясно себе представил, как он сейчас весело расскажет, как он чуть было не стал киноартистом. Как все будут от души смеяться. (Немое изображение: Чудик рассказывает брату, его жене, детям, показывает, как они репетировали с режиссером; все покатываются со смеху, даже маленький в разрисованной колясочке.)
Чудик дорогой улыбался сам себе.
Едва он ступил на крыльцо братниного дома, как услышал: брат Дмитрий ругается с женой. Собственно, ругалась одна Софья Ивановна, а брат Дмитрий только повторял:
– Да ну, что тут!.. Да ладно… Сонь… Ладно уж…
– Чтоб завтра же этого дурака не было здесь! – кричала Софья Ивановна. – Завтра же пусть уезжает! Чтоб духу его тут не было!..
– Да ладно тебе!.. Сонь…
– Не «ладно»! Не «ладно»! Пусть не дожидается – выкину его чемодан к чертовой матери, и все!
Чудик поспешил сойти с крыльца… А дальше не знал, что делать. Ему стало больно. Когда его ненавидели, ему было очень больно. И страшно. Казалось: ну, теперь все, зачем же жить? И хотелось куда-нибудь уйти подальше от людей, которые ненавидят его или смеются.
– Да почему же я такой есть-то? – горько шептал он, сидя в сарайчике. – Надо бы догадаться: не поймет ведь она, не поймет народного творчества!
Он просидел в сарайчике дотемна. И сердце все болело.
Потом пришел брат Дмитрий. Не удивился – как будто знал, что брат Василий давно уж сидит в сарайчике.
– Вот… – сказал он. – Это… опять расшумелась. Коляску-то не надо бы уж.
– Я думал, ей поглянется. Поеду я, братка.
Брат Дмитрий вздохнул… И ничего не сказал.
Домой Чудик приехал, когда шел рясный парной дождик. Чудик вышел из автобуса, снял новые ботинки и побежал по теплой, мокрой земле – в одной руке чемодан, в другой ботинки. Подпрыгивал и пел громко: