Киноповести

– Это не дикость. Какая дикость? У нас в деревне все старики так: кто мог, завсегда сам себе гроб делал. Что я, не знаю, какой мне гроб сделают? Тяп-ляп – и готово. Лежи потом… в хреновом гробу. Там сук вылезет, там трещина… На кой мне это надо? Я лучше сам… все тут по-людски сделаю.

– А что, заболел, что ли?

– Ничего подобного. С пенсии – опять заболею. А так – ни одно ребрушко еще не ноет. А гроб… Сделаю – пусть стоит, место-то не простоит. Вот так, ребятушки, так, орелики мои… Ничего тут удивительного нет: все помрем. Я уж, слава богу, пожил. Да и еще поживем! Пенсия вот скоро… масла опять купим в магазине… – Старик искренне засмеялся. – По Юркиному учению – это масло. Потом хворать полезу на печку…

– Вот логика! – сказал Юрка, тоже улыбаясь. – Железная. А чего ты приехал, Вить?

– Да этот гусь-то… он больше не будет ходить. Мама не велела больше.

– Да?

– Да.

– Давайте чай пить, раз такое дело! – весело сказал старик. Отложил рубанок, стряхнул с рубахи и со штанов стружки. – Счас медку принесем, яблоков… Заварим чай с парами. Слыхали такой – чай с парами?

– Нет. А как это?

– А вот счас сделаем. Это меня один сибиряк научил… У их там холода страшенные, вот они и выдумали чай с парами. Подмети пока, Юрка, а я за медом схожу. Подмети, чтоб и мы в чистоте посиживали и чаек попивали. Будем чаек попивать и беседовать.

Старик вышел, а Юрка взял веник и стал подметать.

– Хорошо в деревне? – спросил он.

– Хорошо. Только скучно.

– Ну, это ты… не понимаешь. Разве там скучно? Это ты один там оказался, поэтому тебе показалось скучно. А так-то там не скучно.

– Может быть. Мне здесь больше нравится.

– Ну, конечно, – согласился Юрка. – Хорошо, что ты приехал.

– Я там скучал без вас, – признался и Витька.

– Мы тоже тебя тут вспоминали…

Вошел старик.

– Вот и медок. Счас… загуляем, запьем и ворота запрем. Не журись, ребяты, – не пропадем!

Брат мой… *

В путанице ферм, кранов и тросов большой стройки девушка-почтальон нашла бригадира Ивана Громова. Иван, задрав голову, кричал кому-то:

– Смотреть надо, а не ворон считать!

Сверху что-то отвечали.

– Слезь у меня, слезь… Я тут с тобой потолкую! – проворчал Иван.

– Вы Громов?

– А?

– Громов Иван Николаич?

– Ну.

– Телеграмма…

Иван взял телеграмму, прочитал… Посмотрел на девушку, сел на груду кирпичей, вытер рукавом лоб. (Девушка, видно, знает содержание телеграммы, понимающе смотрит на бригадира, ждет с карандашиком и квитанцией, где Иван должен расписаться.)

Иван еще раз прочитал телеграмму. Склонил голову на руки.

Подошли двое рабочих из бригады.

– Что, Иван?

– Отец помирает, – сказал Иван не поднимая головы.

– Распишитесь, – попросила девушка.

– А?

– За телеграмму…

Иван машинально чиркнул, куда ему показали. Девушка ушла.

– Наука. – Один из рабочих взял телеграмму, прочитал.

– Семен-то… кто это?

– Брат.

– Нда…

Подошли еще рабочие.

– Что?

– Отец у Ивана помирает.

…Взвыл с надсадной тоской паровоз.

Иван в тамбуре вагона. Курит. Смотрит в окно…

…Сеня Громов, маленький, худой парень, сидел один в пустой избе, грустно и растерянно смотрел перед собой. Еще недавно на столе стоял гроб. Потом была печальная застолица… Повздыхали. Утешили как могли. Выпили за упокой души Громова Николая Сергеевича… И разошлись. Сеня остался один.

…Вошел Иван.

Сеня, увидев его, скривил рот, заморгал, поднялся навстречу…

– Все уж… отнесли.

Иван обнял щуплого Сеню, неумело приласкал. Тот, уткнувшись в грудь старшего брата, молча плакал, хотел остановиться и не мог… Досадливо морщился, вытирал рукавом глаза.

– Ладно, перестань. Ладно, Сеня…

– Он все ждал… кхэх… На дзерь все смотрел…

– Ладно, Сеня.

Братья не были похожи. Сеня – поджарый, вихрастый, обычно непоседа и говорун – выглядел сейчас много моложе своих двадцати пяти лет. Ивану – за тридцать, среднего роста, но широк и надежен в плечах, с открытым крепким лицом, взгляд спокойный, твердый, несколько угрюмый…

– Ладно, Сеня, ничего не сделаешь.

Сеня высморкался, вытер слезы, пошел к столу. Иван огляделся.

– Что же один-то?

– А кому тут?.. Были. Посидели маленько, помянули и ушли. Вечером тетка Анисья придет, приберется.

Иван закурил, присел к столу, отодвинул локтем тарелку с кутьей. Еще раз оглянулся. Сеня тоже сел.

– Поглядел бы, какой он сделался последнее время – аж просвечивал. Килограмм двадцать, наверно, осталось… А до конца в памяти был.

Иван глубоко затянулся сигаретой.

– Может, поешь с дороги?

– Пошли на могилу сходим.

Когда вышли из ограды, Иван оглянулся на родительскую избу. Она потемнела, слегка присела на один угол… Как будто и ее придавило горе. Скорбно смотрели в улицу два маленьких оконца… Тот, кто когда-то срубил ее, ушел из нее навсегда.

– Завалится скоро, – сказал Сеня, догадавшись, о чем думает брат. – Перебрать бы – никак руки не доходят.

– Тут, я погляжу, все-то не лучше.

– А кому строиться-то? Разъехались строители… города строить.

Некоторое время шли молча.

– Почему так пусто в деревне-то? – спросил Иван. – Как Мамай прошел.

– Я ж тебе говорю…

– Да ну, все, что ли, разъехались?

– Много. А кто есть – все на уборке.

– У вас совхоз, что ли?